19

Охрана природы перед проблемой неопределенного будущего

Итак, мы совершили долгое путешествие на пути к основам биологии охраны природы, но осталась самая трудная задача: сделать так, чтобы знания по охране окружающей среды, о мире природы и нашем воздействии на него изменили образ жизни человека. Задачи, которые встают перед человечеством, многочисленны. Но ни одна из них не является столь грандиозной, как наша обязанность убедить большую часть человечества в том, что проблемы охраны природы действительно существуют, что они серьезны, что необходимо значительно менять современные условия жизни человека в соответствующем направлении. Как вид, мы несомненно уже начали делать первые шаги. Мы располагаем большим количеством необходимых экологических и других знаний, для того, чтобы выполнить эту задачу. Остается лишь потребовать от вида homo sapiens соответствовать своему званию “человека разумного”. Это, возможно, величайшая задача в истории человечества.

Даже если основные принципы природоохранной биологии будут воплощены в жизнь, потребуются еще важнейшие изменения всех стандартов деятельности человечества и его отношения к миру природы. В данной главе мы обсудим некоторые из этих необходимых изменений и надеемся на то, что нам удастся четко обозначить области, в которых можно достаточно быстро достичь успехов в сохранении биоразнообразия. Однако требуемые изменения не тривиальны, и сопротивление им будет велико. Томас Берри (Berry, 1988) сформулировал это кратко: “ Мы должны ясно понимать порядок величины необходимых изменений. Мы имеем дело не с незначительными адаптациями, но с наиболее серьезной трансформацией отношений человек - земля, какая только происходила, по меньшей мере, со времен основания классических цивилизаций”. Действительно испытать и воспринять полный переход к новому мышлению удастся только при условии, что и биоразнообразие, и качество человеческого существования останутся на достаточно высоком уровне. Подобное видение меняющегося будущего представлено Фредериком Ферре в очерке 19-А, посвященном "миру постмодерна".

В этой заключительной главе мы стараемся помочь вам найти свой путь в смутном, неопределенном будущем и ответить на его вызовы. Мы выделим два наиболее общих подхода к проблеме: ощутимые действия, способные уменьшить неопределенность и риск в краткосрочном масштабе, либо крупные перемены в жизни общества, которые могли бы обеспечить необходимые условия для долгосрочного сохранения биоразнообразия. Судьба биоразнообразия зависит от того, насколько мы, как вид, сможем принять и усвоить эти идеи.

Мы живем в мире, характеризуемом многими формами неопределенности. И если смерть, налоги, выпускной экзамен, восход и заход солнца являют нам примеры детерминистических процессов и событий, которые мы можем просчитать с большой определенностью, то большую часть наших решений, мы, как граждане и как профессиональные природоохранники, принимаем в атмосфере некоторой неопределенности и риска. Мы знаем, что живем в вероятностном мире, где постоянно приходится оценивать шансы альтернативных природоохранных решений, делать лучшее из возможного и пытаться свести к минимуму негативные последствия, которых мы не планировали. Этот текст достигнет своей цели в той мере, в какой вы окажетесь способны понять сложность, отличающую практически всю биологию охраны природы, определить и оценить конкурирующие природоохранные решения и предпринять действия для снижения риска и смягчения последствий неудач.

Три великих переменных влияют на степень неопределенности и риска – это (1) качество, глубина, и объем доступной информации; (2) сложность и нелинейность процессов, последствия которых мы стараемся предсказать; (3) то, как далеко в будущее мы желали бы заглянуть в наших прогнозах. Для долгосрочных перспектив сохранения биоразнообразия нам критически важно прийти к согласию в том, что именно мы намерены решать сейчас, чтобы изменить будущее к лучшему. Если никаких таких намерений у нас нет, если нас останавливает преобладание противоречий и кажущаяся невозможность успеха, значит мы просто приняли решение другого типа, и оно также повлияет на будущее – это решение ничего не делать.

Ответ на краткосрочные экономические изменения

Мы не имеем четкого представления о том, на что будет похожа мировая экономика через сто лет, хотя можно сказать с определенностью, что в будущем мы окажемся ближе к пределу возможностей природы и возможно некоторые из них уже превысим, если наши аппетиты в потреблении мировых природных ресурсов существенно не уменьшатся. В более коротком промежутке времени, скажем, в пределах от нескольких лет до нескольких десятилетий, мы можем использовать современную историю как лучшее руководство по изучению нашего будущего. Так, мы можем ожидать, что увидим глобальную экономику растущей медленно, причем в одних странах и регионах успешнее, чем в других. Разрыв в качестве жизни между более бедными странами, такими, как большинство африканских, и более богатыми индустриальными странами будет неуклонно увеличиваться. На уровне отдельных стран частые периоды спада будут вынуждать к сокращению социальных программ, включая и те, что поддерживают сохранение биоразнообразия. Это и есть неопределенная экономическая среда будущего. Другие факторы, которые, возможно повлияют на природоохранную сферу в неопределенном будущем, представлены Дэвидом Эренфельдом в очерке 19-Б.

Что же предпринимают природоохранники? Как мы намерены защищать ресурсы, критически необходимые для поддержания природоохранных программ, и продвигать принципы сохранения природы?

Тут может помочь аналогия. Представим, что биология охраны природы подобна фирме, работающей в сфере услуг, вроде продажи страховок, и услуга, которую мы продаем, называется “защита биоразнообразия”. Как одновременно защитить нашу фирму (назовем ее BioPro, Inc) от неблагоприятных экономических событий и способствовать ее развитию? Мы могли бы, вероятно, следовать четырем стратегическим направлениям (Рис. 19.1). Во-первых, приложили бы все усилия к тому, чтобы люди ценили предлагаемую нами услугу. Во-вторых, искали бы оптимальные способы управлять нашим бизнесом и развивать его. В-третьих, выяснили бы, куда наиболее выгодно вложить нашу прибыль. И, в-четвертых, мы оказывали бы влияние на формирование политики в обществе, с тем, чтобы наша фирма постоянно получала стимул к росту и развитию. Конечно, эта аналогия рассыплется, если мы последуем ей слишком далеко. Однако в данном случае мы, как биологи охраны природы, просто задаемся вопросом, может ли наша наука придерживаться подобных стратегий?

Самое эффективное, что мы можем сделать – это убедить как можно большее число людей, чтобы они разделили нашу уверенность в важности и ценности сохранения биоразнообразия, а равно и в том, что общественная поддержка во всех формах будет способствовать этой ценности. Будучи профессионалом, каждый из нас для укрепления общественной поддержки должен был бы взять на себя обязательство участвовать в формальном и неформальном экологическом образовании. Прежде всего, нам всем стоило бы найти возможность активно помогать экологическому образованию в школах, особенно в начальных и средних (Рис. 19.2). Возможно, ваша реакция на это предложение примерно такова: “Я ничего не знаю про обучение детей! Я – ученый, исследователь!”. Если так, ваш протест безоснователен. Потенциальная сфера приложения сил для помощи в экологическом образовании столь велика, что самый заядлый исследователь может придумать что-нибудь толковое. Вероятно самый полезный вклад, какой мы можем сделать – это помочь преподавателям в разработке материалов для учебных курсов. Можно разрабатывать простые эксперименты, предоставлять учителям примеры реальных исследований, слайды и фильмы, или хотя бы просто своевременно отзываться на их просьбы. Более активная работа могла бы включать самые разные вещи – от периодического проведения полевых выездов до выступления в школах с рассказами о том, чем занимаются биологи охраны природы и почему это так важно.

Неформальное экологическое просвещение общества также важно, и тут существует два лучших способа общения с широкой публикой. Это, во-первых, публикации популярных статей и издание книг “о природе”, а во-вторых – контакты с журналистами газет и электронных СМИ. Ученые, за исключением нескольких известных имен, как правило, стараются держаться подальше от журналистов, вероятно полагая, что журналисты не понимают, чем занимаются ученые, а потому научные результаты не могут быть ими ни достойно оценены, ни корректно интерпретированы. Иногда такое мнение оправдывается, но журналисты – это мост, связывающий нас с обществом, и мы не можем себе позволить не иметь с ними дела. Более того, если общение не удается, вина лежит на обеих сторонах: журналист может не понять, что ему сказал ученый, а ученый может быть слишком ленив или поглощен своей работой, чтобы успешно поддерживать контакт. Насколько общение с широкой публикой важно для природоохранной деятельности, подробнее рассматривает Лаура Тэнгли в очерке 19-В.

Не стоит забывать, что общество поддерживает работу ученых деньгами налогоплательщиков, поэтому просто неэтично держать его в неведении по поводу этой работы. На самом деле, громадное большинство людей может совершенно не интересоваться тем, что вы делаете, как ученый. Но они имеют право знать, а мы, как ученые, обязаны предпринять все усилия для общения на этих условиях. Только это поможет повысить ценность нашего “продукта”.

Деятельность, которая ведется в условиях возрастающего финансового давления, не может позволить себе роскошь неэффективных действий и необязательности в управлении. Основная цель природоохранной биологии – долгосрочное сохранение биоразнообразия с его способностью к адаптивному ответу на изменения окружающей среды. Поэтому судить о природоохранных институтах общества, об уровне организации и эффективности их деятельности, мы должны на основании вклада этих институтов в дело защиты биоразнообразия.

В первом приближении можно разделить природоохранные институты на два класса, в зависимости от того, имеют ли они право на прямую охрану биоразнообразия посредством природоохранного законодательства, покупки земель или т.п., или же право на косвенную охрану – с помощью исследований и образования. Прямая охрана – это сфера деятельности отдельных лиц, частных организаций и некоторых государственных ведомств. Отдельные лица могут напрямую сохранять биоразнообразие своих земель путем их охраны и правильного содержания угодий, предоставления природоохранных сервитутов, завещания и передачи в дар природоохранным организациям. Частные организации могут охранять биоразнообразие с помощью покупки земель (как, например, крупная американская организация The Nature Conservancy) или оказывая поддержку природоохранной деятельности (как это делает, например, WWF – Всемирный фонд дикой природы). Государственные органы, такие как часть природно-ресурсных ведомств, могут непосредственно поддерживать охрану биоразнообразия, а кроме того они служат основным инструментом претворения в жизнь природоохранного законодательства.

Косвенная охрана обычно является сферой деятельности образовательных учреждений и охватывает широкий спектр действий – от школьного экологического образования до исследований и подготовки на университетском уровне. Исследования и обучение все в большей степени поддерживаются частными благотворительными организациями. Так, Фонд Эндрю В. Меллона поддержал исследования в экологии растений, а Фонд Джесси Смит Нойес спонсировал программы повышения квалификации для латиноамериканских биологов охраны природы. Значительные исследования и подготовка специалистов проводятся ведомствами – например, американская Служба рыбы и дичи (U.S. Fish and Wildlife Service) в рамках своей программы “Западное полушарие” поддерживала такие работы в Латинской Америке.

Как мы можем судить об эффективности такого множества программ? Этот достаточно обширный вопрос стоит разделить на два вопроса поменьше. Во-первых, способствуют ли цели данных программ прямому или косвенному улучшению охраны биоразнообразия? И, во-вторых, располагают ли данные организации эффективными программами для достижения своих целей? Что касается первого вопроса, то некоторые институты, хотя и имеют природоохранные программы, но цели их лишь краем касаются защиты биоразнообразия. Сюда относятся, например, государственные ведомства, чьи слишком многоцелевые мандаты серьезно компрометируют саму возможность участвовать в сохранении биоразнообразия. Это центральная проблема сохранения общественных ресурсов как “общего достояния”, что мы еще будем детально обсуждать далее в этой главе. Частные благотворительные организации, которые излишне сфокусированы на охране единичных видов, могут быть не лучшим вариантом вложения и без того скудных ресурсов. Основные кредитные организации, такие как крупные частные банки, только компрометируют охрану биоразнообразия в своих проектах экономического развития; пользы от этого даже меньше, чем от просто пустой болтовни об охране природы.

Рассматривая второй вопрос, отметим, что не всегда легко оценить эффективность природоохранных программ (если только не руководствоваться специальными системами оценки), но можно сделать некоторые общие наблюдения. Например, при прочих равных, школа, которая предлагает несколько изолированных курсов по экологическому образованию, вероятно, менее эффективна, чем школа, где экологическое образование пронизывает все предметы на всех уровнях. Невозможно представить эффективное сохранение биоразнообразия со стороны государственных ведомств, которые на словах стоят за охрану природы, но тратят большую часть своего бюджета и отвлекают большую часть своих сотрудников на поддержку интересов, связанных с охотой, рекреацией и добычей природных ресурсов. К сожалению, большинство природно-ресурсных ведомств США относятся именно к этой категории – к великому огорчению работающих с ними природоохранных биологов (среди которых немало действительно выдающихся).

Один из способов оценить эффективность частных благотворительных организаций – проанализировать соотношение их расходов на уставную деятельность с тратами на поддержание собственной администрации и дальнейший поиск средств. Однако частные благотворительные организации, работающие в сфере охраны природы, нельзя оценивать по общим формулам, применимым к другим “благотворительным” организациям. Например, может оказаться, что благотворительность в рамках какой-то определенной религии отличается низкими затратами на фандрайзинг, если сравнивать со светской природоохранной организацией. Но это не говорит ни о чем, кроме того, что религиозная благотворительность работает с “постоянной клиентурой”, которая требует относительно небольших усилий для привлечения средств. Более разумно сравнивать сходные природоохранные организации друг с другом, сопоставляя их публичные отчеты с точки зрения отношения бюджета целевых программ к различным накладным расходам.

Обычно мы не продаем наши природоохранные услуги за деньги, разве что в качестве консультантов. Поэтому биология охраны природы, как производитель услуг, не имеет инвестиционных доходов в том смысле, в каком их имеет коммерческая сервисная фирма. Тем не менее, поскольку охрана биоразнообразия важна для общества, мы получаем средства от частных доноров, корпораций, инвестиционных банков, частных фондов, международных и государственных институтов. Как лучше использовать эти средства?

Большая часть средств предоставляется только для использования в ограниченных целях, которые должны удовлетворять интересам доноров или соответствовать программным установкам фондов и общественных институтов. Как природоохранным биологам, нам предоставляется выбор из двух вариантов: либо активно влиять на доноров и институты, чтобы они пересмотрели свои приоритеты в сторону большего соответствия важнейшим потребностям биологии охраны природы, либо пытаться найти наилучший баланс между нашими интересами и интересами тех, кто поддерживает нашу работу.

Последний подход необязательно так уж вульгарно оппортунистичен, как может показаться. Может быть это следствие нашей эффективной работы по экологическому просвещению, но и отдельные лица, и частные и государственные организации, которые поддерживают биологию охраны природы, сейчас гораздо более образованы и искушены в деле сохранения биоразнообразия, чем всего лишь несколько лет назад. Так что найти соответствие между важным природоохранным проектом и источником его потенциальной поддержки теперь уже не является столь трудным делом, как это было раньше.

Вполне возможен и пересмотр приоритетов различных финансовых доноров и институциональных источников, поддерживающих природоохранные программы. Это непростая задача, поскольку установление приоритетов для поддержки обычно является результатом серьезного анализа и, возможно, некоторых внутренних ограничений. Для начала посмотрим, каким образом частный фонд устанавливает свои приоритеты для поддержки программ по охране природы. Частный фонд, имеющий дело с ограниченными пожертвованиями или кредитами, может быть лишен права финансировать некоторые сферы деятельности, такие как семейное планирование и контроль рождаемости, по условиям самого пожертвования или кредита. Но что касается допустимых сфер финансирования, то чтобы выявить важные направления, нуждающиеся в поддержке, руководители программ фонда могут опираться на консультации со знающими людьми со стороны. Установив, таким образом, первичные приоритеты, директора программ могут сравнить их с тем, что финансируют другие фонды и государственные финансовые источники. В итоге, для поддержки будет выбрана некоторая важная категория программ, из тех, которые на данный момент испытывают недостаток финансирования. Обычно после этого совет директоров фонда решает, поддержать или нет выбор, сделанный директором программы, а также устанавливает объем финансовой поддержки. Таким образом, эффективно влиять на политику фонда возможно. В частности, для этого полезно писать аналитические статьи о роли фондов и поддерживать контакт с директорами программ.

Труднее изменить приоритеты государственных служб, потому что они обычно складываются как компромисс между тем, что должны делать эти службы, исходя из экологических соображений, и тем, что может получить политическую поддержку. Например, во время президентства Рейгана и Буша-старшего в США, программы по планированию семьи и контролю за рождаемостью активно сворачивались, в некоторых случаях просто запрещались. Лучший путь для пересмотра приоритетов государственных служб пролегает через влиятельные научные общества, такие как международное Общество природоохранной биологии (Society for Conservation Biology) и Экологическое общество Америки (Ecological Society of America), либо через неправительственные организации, такие как Международный фонд дикой природы (WWF) и американская The Nature Concervansy.

Изменения совершаются медленно и достигаются нелегко, однако они возможны, и в качестве примера можно вспомнить некоторые недавние успехи. Вплоть до конца восьмидесятых годов поддержка охраны биоразнообразия почти никогда не включалась в американские программы помощи развивающимся странам. А сейчас охрана биоразнообразия превратилась в неотъемлемую часть этих программ – настолько существенную, что для Агентства международного развития США стало нормой обязательно включать ее в портфель программ для каждой страны. Подобным образом, в США Закон об угрожаемых видах от 1973 года и последующие поправки к нему предписывают, что федеральные программы не должны подвергать опасности исчезающие или находящиеся под угрозой исчезновения виды, а федеральные департаменты торговли и внутренних дел обязаны охранять и восстанавливать эти уязвимые виды. Во многом такое улучшение федеральной поддержки охраны биоразнообразия – результат совместных усилий, предпринятых неправительственными организациями и профессиональными научными обществами.

Нам нужно улучшить государственную политику, чтобы создать экономические стимулы для защиты биоразнообразия. Обычно политика государства влияет на сохранение биоразнообразия двумя путями – и оба они негативны. Это либо запретительное законодательство, наказывающее за нарушение природоохранного законодательства штрафами и тюремным заключением, либо, большей частью ненамеренное, создание препятствий охране природы. Примерами последнего может быть многоцелевой мандат государственных лесов США, где среди приоритетов сохранение биоразнообразия рассматривается на том же уроовне, что и рекреационное использование с помощью внедорожников. Другой американский пример – занижение ставок за пастбищное использование государственных земель. Понятно, что необходимо устранять подобные препятствия, существующие в государственной политике, и искать более современные и гибкие позитивные стимулы для сохранения биоразнообразия.

Хороший пример прогрессивного и позитивного экономического стимула – идея гибкой системы обязательств по экологическим гарантиям (Costanza 1991). Такая система поощряла бы экологичные технологические инновации, встраивая в рыночный механизм природоохранные критерии и фактор неопределенности будущего. В соответствии с этим планом, получая кредит на развитие, заемщик должен оставить долгосрочный залог на случай того или иного вреда окружающей среде, какой может быть причинен его проектом в будущем. Если вред нанесен, то залог и начисленные на него проценты могут пойти на возмещение ущерба. Если окружающая среда не пострадала, залог и часть накопленного процента будут возвращены заемщику. Можно надеяться, что траты на такой залог будут ориентировать получателя кредита более осторожно относиться к своему проекту и выбирать формы освоения, менее опасные для окружающей среды. Очевидно, что величина залога должна быть достаточно высока, чтобы у заемщиков были необходимые экономические стимулы что-то менять в своих планах. Кроме того, размер основной суммы и начисляемых процентов залога должен адекватно отражать реальные затраты на покрытие любого будущего ущерба.

Другой пример позитивного стимула – программа “Безопасная гавань”, осуществляемая Службой рыбы и дичи США (Bean and Wilkove, 1996). В рамках этой программы частные землевладельцы получают от правительства строгие гарантии, что если в результате бережного природопользования на участке поселится какой-то угрожаемый вид, то возможности землевладельца в будущем менять характер использования земель не ограничиваются. Так, например, если в Северной Каролине владелец лесного участка не назначает деревья длинноиглой сосны в рубку, а дает им возможность дожить до такого возраста, когда на них сможет гнездиться краснолобый дятел, то этот землевладелец не будет нести никаких дополнительных обязательств в рамках Закона об угрожаемых видах (закон, в частности, возлагает на землевладельцев ответственность за сохранение биотопов угрожаемых видов и запрещает разрушение этих биотопов, см. гл. 3 – прим. редакции перевода). Другими словами, добровольно решаясь на некое полезное действие или избегая вредного, они не создают для себя угрозу наказания в будущем. Это решающий шаг, он позволяет землевладельцам, которые хотели бы “поступать правильно”, действовать так, не боясь, что затем последуют экономические или правовые санкции. А это способствует реальному, ощутимому прогрессу более, чем уверенность в обязательном наказании, следующем по Закону об угрожаемых видах.

Итак, необходимы принципиально новые пути, такие как рассмотренные выше, чтобы природоохранное сообщество – “BioPro, Inc.” в нашем примере – могло дать адекватный ответ на краткосрочные неопределенности и капризы экономики. Очевидно, что здесь открывается широкое поле для еще более новых возможностей и перспектив. В очерке 19-Г Том Лавджой предлагает несколько новаторских идей, расширяющих сферу природоохранных действий.

Ответ на долгосрочные глобальные изменения окружающей среды

Всякое знакомство с длительной палеонтологической историей Земли или тем ее более кратковременным периодом, который продолжается с начала плейстоцена, обязательно приводит нас к мысли, что окружающая среда подвержена изменениям. В главе 4 были рассмотрены наиболее важные из этих изменений среды и показано, как они повлияли на современную структуру биоразнообразия, в частности, посредством формирования центров повышенного эндемизма, таких как Мадагаскар. В других главах мы обратили внимание на два связанных между собой обстоятельства. Во-первых, за последние примерно 12 тысяч лет распределение видов явно изменилось, и главным образом именно в ответ на изменения климата. Во-вторых, не остается неизменным и состав экологических сообществ, но преимущественно виды мигрировали независимо друг от друга.

Все это позволяет предположить, что изменения на Земле продолжатся и в будущем, и что они и впредь будут влиять на структуру биоразнообразия и его динамику. Однако, как мы отмечали в главах, посвященных потерям биоразнообразия, природным резерватам и природоохранному менеджменту, существует два новых фактора, которые сильно влияют на наши попытки сохранить биоразнообразие для будущих поколений. Первый из них заключается в том, что воздействие человека на окружающую среду, особенно разрушение и деградация местообитаний, ускоряет процесс исчезновения видов. Второй фактор – существенное ограничение возможностей дальней миграции видов из-за возросшей фрагментации и изоляции природных местообитаний. Исторически, в ответ на изменение климата виды могли мигрировать в более благоприятные регионы, пусть даже такая миграция происходила в течение многих поколений. Фрагментация и изоляция существенно ограничивает эту возможность в будущем.

Разумеется мы не оракулы, и не можем составлять наши природоохранные программы на тысячелетие вперед. Однако если выбрать ближайшую сотню лет в качестве разумных временных рамок, то можно предсказать некоторые серьезные изменения окружающей среды, чьи последствия мы должны быть способны смягчить с помощью адекватного природоохранного планирования. По-видимому не может быть особых сомнений, что в течение следующего столетия произойдет значительное изменение климата в масштабах планеты. Наша безудержно растущая экономика продолжает загрязнять атмосферу до такой степени, что озоновый слой над полярными регионами приведен к истощению, и тепловой баланс земного шара существенно изменен (Рис. 19.3).

Машина изменения климата запущена, но в разной степени неопределенны различные аспекты этого изменения, и главное – нет определенности в том, как будет меняться климат в той или иной конкретной местности (Таблица 19.1). При этом уровне неопределенности возможны три стратегических направления природоохранного планирования. Во-первых, при проектировании охраняемых природных территорий нужно включать в них различные “климатические рефугиумы” – например, наличие непересыхающих водных источников может смягчить последствия иссушения климата, а больший перепад высот в пределах резервата снизит эффект изменения средних температур. Во-вторых, необходимо широкомасштабное планирование зон связанности (коридоров), которые дали бы растениям и животным больше возможностей для миграций, как это уже обсуждалось в нескольких главах и очерках. Третье направление заключается в планировании более активного управления популяциями и резерватами с целью минимизировать последствия изменения климата. Такие программы управления могли бы предусматривать самые разные меры – от привлечения новых пищевых ресурсов до поддержания высокого уровня гетерозиготности (и тем самым сохранения способности к адаптации), и вплоть до перемещения целых популяций в более благоприятные регионы.

Следует также понимать, что даже если локальные изменения климата не имеют катастрофически резкого характера, их может оказаться достаточно для того, чтобы повлиять на динамику популяций. Как при планировании учесть неопределенные изменения на этом уровне? Существует несколько общих стратегий, которые стоит рассмотреть. Во-первых, можно не предпринимать никаких дополнительных действий, кроме необходимых для решения текущих проблем. Этот подход имеет смысл, когда у нас есть основания для уверенности, что система устойчива к умеренным изменениям климата – так, что отвечает на них некоторым перераспределением относительного обилия видов, но ни один вид не подвергается особому риску исчезновения. Подобная нейтральная стратегия могла бы применяться, например, для экологических сообществ, члены которых адаптированы к весьма вариабельному климату, как на Великих равнинах Северной Америки или в Сибири.

Вторая стратегия относится к случаям, когда периферийные популяции сталкиваются с более высокой скоростью вымирания. Тогда нужно думать о подходах, которые могли бы, с одной стороны, снизить вероятность локального вымирания, а с другой – облегчить реколонизацию, если популяция все же вымерла. Значит, планирование должно учитывать необходимость поддерживать численность чувствительных популяций на уровне, превышающем их нижние пределы выживания, а также принимать во внимание особенности метапопуляционной структуры, такие как динамика источников и стоков и “эффект спасения”, обсуждавшиеся в Главе 7. Такая стратегия могла бы строиться на поддержании хорошо защищенного центрального местообитания в качестве источника мигрантов и естественной преграды против стохастических причин вымирания, в сочетании с сателлитным местообитанием, которое служит стоком, куда могут выселяться излишние особи и является естественной преградой против зависимых от плотности факторов катастрофической смертности, таких как болезни. Модель резервата типа “центральный биотоп – сателлитный биотоп” может оказаться наиболее экономически эффективным способом проектирования для случая умеренных, но неопределенных климатических изменений.

Другое, хорошо предсказываемое долгосрочное изменение окружающей среды – продолжающееся сокращение природных территорий и деградация всех типов биотопов. За исключением некоторой, весьма ограниченной экологической реставрации, разрушение биотопов – это дорога в один конец; мы ежегодно разрушаем огромное количество природных территорий, ничего не создавая взамен (Рис. 19.4). Это обстоятельство должно учитываться во всех проектах природоохранного планирования. Значимость всех охраняемых территорий возрастает по мере того, как природных территорий вообще остается все меньше, а управление ими становится критически важно. Возможно хорошим рабочим правилом было бы: исключить вообще любую возможность будущего разрушения или деградации всех оставшихся природных территорий, особенно тех, где сохраняется действительно дикая природа.

Ответ на демографический императив

Первый параграф и первая иллюстрация нашей книги были посвящены проблеме роста населения – и по весьма важной причине. Население земли увеличивается сейчас примерно на 1,7% каждый год (World Population Prospects 1990); если темпы роста сохранятся, то нынешнее население Земли, около 5,7 миллиардов, увеличится вдвое – до 11 с лишним миллиардов – примерно за 41 год. Перспектива угрожающая! Однако эта суммарная статистика маскирует некоторые важные тенденции. Среди них обнадеживающее известие, что ожидается снижение темпов роста мирового населения. Средняя скорость роста составляла 1,73% в год в конце 1970-х и 1,74% в год в течение 1980-х, но ожидается, что она упадет до 1,63% к концу ХХ столетия (World Population Prospects 1990). Нынешняя годовая скорость роста населения меньше, чем была еще 10 лет назад и, по крайней мере для индустриальных стран, низкие темпы роста можно считать долгосрочной демографической тенденцией.

Другие тенденции не радуют – хотя глобальная скорость роста снизилась, она остается положительной величиной. Так, с 1975 по 1980 год к населению нашего ограниченного Земного шара ежегодно добавлялось около 74 миллионов человек, в конце 1980-х – 88 миллионов каждый год, и даже при более низких темпах роста во второй половине 1990-х – по меньшей мере 95 миллионов человек ежегодно. Более наглядно, это означает, что в конце ХХ - начале XXI столетия ежегодно на Земле будет прибавляться более трети нынешнего населения Соединенных Штатов. При такой численности человечества и при наших деструктивных способностях любая позитивная скорость роста – серьезный повод для беспокойства. К тому же страны, в которых сохраняются высокие темпы роста населения – это, как правило, тропические и другие развивающиеся страны, где сосредоточена большая часть мирового биоразнообразия (Таблица 19.2). Разумеется, с ростом населения тесно связано увеличение потребности в ресурсах. Практически все категории ресурсного потребления, какие только могут быть измерены, постоянно увеличиваются по мере разрастания населения планеты (Таблица 19.3).

К счастью, экономика развивающихся стран в целом улучшается (за исключением многих стран Африки), что несомненно способствует выходу из тисков бедности, долгое время бывшей их уделом. Однако, растущая экономика увеличивает потребность в природных ресурсах. Поскольку рождаемость отрицательно коррелирует с объемом валового национального продукта на единицу населения, у нас есть все основания ожидать, что по мере улучшения экономики той или иной страны, скорость рождаемости в ней будет падать. Действительно, развивающиеся страны Азии и Латинской Америки демонстрируют резкое уменьшение темпов роста населения. Если мы сравним темпы роста населения, ожидаемые на период 1995-2000 гг. с темпами роста в конце 1980-х, то в Колумбии, например, они снизились с 1,97% до 1,70%, в Малайзии — с 2,64% до 1,85%. Для регионов мира в целом: в Южной Америке роста замедлится с 2,01% до 1,71%, в Азии – с 1,87% до 1,68%. Однако в Африке изменения окажутся почти неощутимыми – с 2,99% до 2,98% (World Resources Institute, 1992).

Cама по себе численность населения – показатель, слишком упрощающий и даже искажающий наше представление о присутствии человека на планете. Более полное и реалистичное понимание нашего влияния должно учитывать не только численность, но все наше воздействие в целом. Это воздействие человечества на планету и ее ресурсы является функцией, по крайней мере, трех факторов: размеров населения, меры среднего потребления ресурсов (индекс достатка) и меры влияния технологий, используемых для достижения такого достатка. Это записывается в виде формулы (Ehrlich and Ehrlich 1990):

I = P * A * T,

где общее воздействие (I) является функцией размеров населения (P), уровня достатка на душу населения (A) и разрушительного воздействия используемых технологий на окружающую среду (T).

Подход, опирающийся на формулу I=PAT, показывает, что нам необходимо обратить внимание не только на размеры населения. Суммарное воздействие может зависеть как от размеров населения, так и от высоких потребительских стандартов жизни, или от разрушительных технологий, или от комбинации всех этих трех факторов. Например, небольшая индустриальная страна может иметь гораздо большее суммарное воздействие на окружающую среду, чем страна тех же размеров, но со смешанной, менее ресурсно-затратной экономикой.

Тесная связь между размером населения, ростом потребления и технологиями означает, что развитая страна, такая как Соединенные Штаты, с их самым высоким в мире уровнем потребления и рядом разрушительных для окружающей среды технологий, вообще не имеет права увеличивать население, если не желает увеличить воздействие на окружающую среду и стремится удержать высокие стандарты жизни. Всякое увеличение ее населения приведет к гораздо более значительному воздействию на окружающую среду, чем увеличение населения любой другой страны. И наоборот, невелика надежда на то, что Китай, Индия и многие другие развивающиеся страны когда-либо смогут существенно повысить уровень жизни своих граждан, если только не произойдет резкого сокращения их населения либо они окажутся вынуждены оказывать сильное и необратимое влияние на окружающую среду.

Подход, использующий формулу I=PAT, очень важен, поскольку позволяет оценить влияние различных культур на окружающую среду более реалистично, чем опираясь просто на численность населения. К примеру, страны Западной Европы, с их стабильным населением, и Соединенные Штаты, где население лишь немного увеличивается, не имеют права указывать на развивающиеся страны с высоким ростом населения, и обвинять их за ущерб, наносимый окружающей среде, тогда как общее воздействие развитых стран, очевидно, гораздо выше. Согласно оценкам (Ehrlich, Ehrlich, 1990), человек, родившийся в Соединенных Штатах, в течение своей жизни оказывает общее влияние на окружающую среду “вдвое больше, чем родившийся в Швеции, в 3 раза больше, чем родившийся в Италии, в 13 раз больше – чем в Бразилии, в 35 раз больше – чем в Индии, в 140 раз больше – чем в Бангладеш или Кении, и в 280 раз больше, чем родившийся в Чаде, Руанде, Гаити или Непале”. Таким образом, желательно не только снизить темпы роста населения в развивающихся странах, но требуется стабилизировать размеры населения и установить пределы росту потребления в более богатых, развитых странах.

К сожалению, не всеми осознается и принимается взаимосвязь численности населения, уровня потребления и технологий. Дж. Хардин (Hardin 1993) рассказывает, что “в 1984 году природоохранники были поражены официальной позицией, заявленной Соединенными Штатами (при администрации Рейгана) на конференции ООН по населению и окружающей среде в Мехико. Наш [американский] докладчик высказался, что “рост населения – величина нейтральная”. Такую же позицию занял Ватикан. Все остальные делегации поддержали предложенную концепцию (I=PAT)”. На всех понимающих людях лежит обязанность просвещать человечество относительно опасности, неизбежно связанной с такой позицией непризнания (Meffe et al., 1993).

Что дают нам тенденции динамики населения в плане долгосрочных перспектив сохранения планетарного биоразнообразия? Справедливости ради, нужно признать, что 10 или 20 лет назад мы ожидали, что сегодняшняя ситуация с населением Земли будет гораздо хуже, чем она есть фактически. Некоторые страны смогли достичь существенного уменьшения темпов роста населения (Таблица 19.4). Уже одно это должно вселить в нас некоторый оптимизм, показывая, что благоприятные демографические сдвиги могут происходить достаточно быстро, и нам следует способствовать дальнейшему улучшению. Впрочем, этот оптимизм может просто отражать нашу неспособность разработать точные демографические модели и прогнозы; возможно в наступающие десятилетия темпы роста населения окажутся выше прогнозируемых. Перед нами опять вырисовывается тень неопределенности.

Эффект возможных демографических и экономических тенденций, скорее всего, окажется неоднородным: некоторые тенденции могут иметь позитивные последствия для природоохраннной деятельности, в то время как другие –негативные. Например, если экономика какой-нибудь тропической страны растет за счет увеличения экспорта древесины, то биоразнообразию от этого явно не станет лучше. Однако, если экономика и условия жизни людей улучшаются оттого, что страна вкладывает больше средств в сферу услуг или производство сувениров – в производство товаров “дополнительной стоимости” – вполне возможно, что на леса, как основной источник международного туризма, будет оказываться меньшее давление. Далее, в той мере, в какой более развитой экономике требуются более образованные рабочие, обнаружится и попутное влияние на рост населения. Размер семьи обратно пропорционален уровню образования; по мере увеличения уровня образования, средний размер семьи уменьшается (World Development Report, 1992). Кроме того, процесс получения образования требует от человека значительных затрат времени, что приводит к отсрочке женитьбы или замужества и увеличению среднего детородного возраста. Эти два фактора – меньший размер семьи и более позднее вступление в брак – заметно снижают темпы роста населения.

Однако, прежде чем растущая экономика страны сможет привести к снижению рождаемости, должны быть выполнены три условия. Во-первых, движущей силой экономического роста должна быть деятельность, требующая улучшения уровня образования и подготовки кадров в стране, а не просто эксплуатация сырьевого капитала. Во-вторых, экономические преобразования должны охватывать и сельский, и городской секторы экономики. В-третьих, и это наиболее важно, в преобразованиях должны активно участвовать женщины, приобретая, с одной стороны, возможность получения образования, а с другой – права и полномочия для принятия разнообразных решений, в том числе в сфере планирования своей семьи.

Все больше биологов охраны природы принимает участие в международных экономических проектах по развитию. В наши дни защита биоразнообразия часто становится условием, которому должны удовлетворять страны, желающие получить кредиты на развитие от международных банков (таких как Всемирный Банк) или экономическую помощь от других стран. Поэтому очень важно, чтобы биологи охраны природы обращали внимание на возможные демографические последствия проектов экономического развития. Было бы лицемерием включать в работу над таким проектом биолога охраны природы, чтобы он обеспечил сохранение биоразнообразия, если по своей сути этот проект поощряет локальный рост населения. К сожалению, именно так происходит в некоторых проектах экономического развития, причем из самых благих побуждений.

Рассмотрим следующий сценарий. В низменностях некоторой тропической страны небольшая местная община фермеров и лесозаготовителей получает иностранную помощь, которая направлена на две задачи: помочь фермерам устранить зависимость их хозяйства от применения химикатов и повысить уровень жизни лесорубов с помощью строительства небольшой лесопилки, чтобы они могли получать большую прибыль от вырубленного леса. Это достойные цели, но если не будут тщательно продуманы все детали, то успех обернется прямо противоположными результатами: кратковременное экономическое улучшение может увеличить темпы роста местного населения –либо вследствие роста рождаемости, либо путем притока иммигрантов из соседних местностей. А это подорвет и долгосрочное экономическое развитие, и сохранение биоразнообразия.

В общем, есть два пути, которыми улучшение местной экономики приводит к неблагоприятным демографическим последствиям. Более очевидный заключается в том, что это привлекает мигрантов из более бедных регионов (Рис. 19.5). Менее очевидно, что некоторые сценарии развития стимулируют население увеличивать число детей в семье. Почему обычно семьи стремятся иметь больше детей? Ответ очень прост. История демографии бедных стран дает два убедительных объяснения. Во-первых, для родителей дети являются формой страхования, поскольку ожидается, что дети обеспечат родителей в старости. Во-вторых, родители стремятся рожать детей до тех пор, пока каждый новый ребенок приносит позитивный экономический вклад в семью, так как увеличивает количество работников (Рис. 19.6).

Такая экономическая оценка вовсе не означает, что родители в развивающихся странах не любят своих детей, и не имеют никаких иных оснований для их рождения, кроме экономических. Кроме того, ограничат ли родители число детей в семье, зависит также от доступности средств регулирования рождаемости и просвещенности в этой сфере. Тем не менее, семейная экономика является мощным стимулом, влияющим на размер семьи. Например, в сельских районах Пакистана каждый ребенок мужского пола представляет положительный экономический вклад в семью. К шести годам ребенок полностью себя содержит, к двенадцати – он уже вносит свой вклад в семейное хозяйство, к двадцати двум годам он уже возмещает затраты на его содержание в детстве и затраты на сестру-ровесницу (Murdoch, 1980). С какой стати в таких экономических условиях семья должна ограничивать количество детей?

Биологи охраны природы должны искать социально приемлемые методы регулирования роста населения, и рассматривать их как неотъемлемую часть любых проектов развития. В общих чертах, затормозить рост населения могут такие инструменты, как равенство полов (полное вовлечение женщин в экономическое и социальное развитие), улучшение образования и подготовки специалистов, более высокий уровень жизни, при котором у семьи исчезнет необходимость превращаться в бригаду работников.

Понятно, что рост населения должен быть замедлен, остановлен и, в конце концов, обращен вспять. Как быстро эти изменения могут или должны быть достигнуты остается предметом изрядных политических дебатов. Если изменения форсировать с помощью драконовских программ контроля за рождаемостью, то результатом будет скорее всего не демографическая, а политическая революция. Это выяснили на собственном примере индийские власти, когда подавляющее большинство граждан страны отвергло суровую программу сдерживания роста населения, введенную Индирой Ганди, и проголосовало против правящей партии. Впоследствии это не только увеличило численность людей как таковых, но и привело к росту их потребительских стандартов. В таких условиях появление каждого нового североамериканца оказывает значительно большее негативное влияние на ресурсы Земли, чем рождение ребенка в сельской Индии, Судане или другой развивающейся стране. Как биологи охраны природы мы должны учитывать демографические последствия проектов экономического развития; как ответственные граждане, мы должны также принимать во внимание глобальную перспективу развития вообще. Проблемы роста населения рассматриваются далее в очерке 19-Д.

Трагедия общей собственности

Многие, возможно даже большинство видов деятельности, разрушительных для окружающей среды, берут начало в порочной практике использования общественных ресурсов в частных интересах. Гаррет Хардин (Hardin, 1968) назвал это “трагедией общей собственности”. Трагедия общей собственности может произойти в любой ситуации, когда общие ресурсы, “принадлежащие” всему человеческому сообществу (такие как земля, океаны или чистый воздух), используются для получения частной прибыли без строгого внутреннего или внешнего контроля за этим использованием, без контроля, направленного на то, чтобы обеспечить долгосрочную устойчивость. Нередко ресурсы используются неумеренно и могут быть уничтожены. Такая практика была охарактеризована также формулой “общественные затраты, частные прибыли” (Hardin, 1993). Действительно, затраты несет все общество и они разделены между многими людьми (обобществлены), в то время, как прибыль получают лишь немногие (она приватизирована).

Класический пример такой трагедии общей собственности представляют пастбищные земли, находящиеся в общем владении (“общественная собственность”), и используемые, скажем, десятью разными овцеводами для выпаса своих овец. Предположим, что эти земли неограниченно долго могут поддерживать поголовье в 100 овец, однако, если на них будет пастись гораздо более 100 овец, они, в конечном счете, деградируют. К тому же большее число овец означает меньше травы на каждую овцу, а значит, менее быстрый рост всего стада. Если система бесконтрольна, овцевод А может решить, что ему выгоднее содержать на этих землях не 10, а 15 овец. Затраты, связанные с такой деятельностью (деградация угодий, немного меньше травы на одну овцу оттого, что появились лишние) понесут все 10 овцеводов (включая самого А), но прибыль от дополнительных овец пойдет только ему одному. Итак, для А выгодно, по крайней мере в краткосрочной перспективе, смошенничать и выпасти дополнительных овец. Но овцевод В, разобравшись в ситуации, решит добавить еще 10 овец и к своей отаре на общем пастбище, тем самым он тоже увеличит свою личную выгоду, а его затраты распределятся между всеми 10 владельцами отар. Овцеводы С, D и E поступят аналогично – и вот перед нами готовая картина. Земли испытывают чудовищный перевыпас и пастбищная экосистема в конце концов гибнет, но для тех, кто нещадно ее использует, краткосрочные прибыли увеличиваются.

Какие трагедии общественных ресурсов происходят сегодня? Они слишком многочисленны для того, чтобы перечислить их все, и случаются практически везде, где существуют нерегулируемо используемые общественные ресурсы. Наиболее часто упоминаемые примеры – государственные леса, океанские рыбные промыслы и выпас на отгонных пастбищах. В Соединенных Штатах лесозаготовительные компании – нередко поощряемые государственной политикой и субсидируемые деньгами налогоплательщиков (поскольку Лесная служба США строит дороги за государственный счет) – ради своей частной прибыли вырубают государственные леса, которые принадлежат всем гражданам. Издержки – такие, как потеря возможности побывать на природе, утрата полезных функций экосистем, заиливание ручьев и прекращение лососевой рыбалки, а также субсидии, выплаченные за счет налогов – обобществляются или, иначе говоря, распределяются между всеми гражданами. Но в совокупности они весьма высоки: граждане (владельцы лесов!) теряют миллионы гектаров коренных лесов и территорий дикой природы, которые не будут восстановлены и через несколько поколений, если вообще будут когда-нибудь, да еще и платят налоги, чтобы это происходило. Сиюминутные (частные) доходы лесозаготовительных компаний – огромны, но недолгосрочны, поскольку леса быстро истощаются. То же происходит и с океанскими рыбными промыслами (“принадлежа” всем, они эксплуатируются ради прибыли немногих), где очень легко превысить допустимый предел вылова, и с государственными отгонными пастбищами запада США, где плата за выпас гораздо ниже, чем на частных землях, и, соответственно, очень обычен перевыпас. Многие из этих пастбищ, кстати, используются отнюдь не старательными “ковбоями”, пытающимися добыть средства к существованию, а крупными корпорациями.

Относительно выпаса на отгонных пастбищах Хардин (Hardin 1993) говорит следующее:

Скотопромышленник на западе Соединенных Штатов может выращивать свой скот либо на частных землях, либо на государственных, находящихся в ведении Лесной службы. В штате Айдахо в 1990 году ставка платы за выпас на общественных землях составляла только одну пятую от таковой на частных землях. Мы можем допустить, что частный землевладелец устанавливает ставку так, чтобы плата покрывала его реальные затраты на поддержание пастбищной емкости земель в течение неограниченно долгого времени. Очевидно, правительство не следует этому благоразумному правилу. Лесная служба потратила 35 миллионов долларов на прямые расходы по поддержанию пастбищных угодий, только 11 миллионов долларов из этих затрат возмещено в качестве платы за выпас. Кто оплатил недостающую разницу? Конечно, налогоплательщики. Затраты оказались обобществлены, в то время как прибыли (от продажи мяса) приватизированы скотопромышленниками.

Иные трагедии общественных ресурсов происходят в связи с загрязнением и отравлением окружающей среды. Сбрасывая отходы производства в атмосферу, реки или океаны (общественные ресурсы, которые “принадлежат” всем гражданам), загрязнитель получает выгоду благодаря тому, что избавляется от отходов с минимальными затратами или даже даром (Рис. 19.7), в то время как всем гражданам достаются издержки – будь то оплата очистки или просто жизнь в загрязненных районах. Тот же принцип приложим к безответственным владельцам автомобилей, продолжающим использовать “чадящие” машины. Владельцы выигрывают (экономя на ремонте), в то время как издержки (дополнительное загрязнение, возможные заболевания) распределяются на все население. Массовое загрязнение окружающей среды будет продолжаться до тех пор, пока оно обходится дешевле, чем ответственное отношение к общественным ресурсам.

Единственное решение тут – устранить практику свободного (общедоступного) пользования общественными ресурсами для получения частной прибыли, и переложить оплату всех общественных расходов на того, кто единолично получает прибыль. Такая мера не только кажется в высшей степени справедливой, но сама история подтверждает эту рекомендацию. Хардин (Hardin 1968) утверждает, что “если существование общественных ресурсов вообще оправдано, то оправдано оно только в условиях малой плотности населения. По мере того, как население увеличивается, от общественных ресурсов приходится отказываться в одном аспекте за другим”. На протяжении всей истории человечества общественные ресурсы все более ограничивались и защищались: мы ограничили производство пищи территориями огороженных ферм, ограничили охоту и рыболовство определенным местом и временем в пределах определенных квот. В течение человеческой истории усиливались также ограничения на отходы, что выражалось во все возрастающем количестве и строгости законов, контролирующих загрязнение и размещение отходов. Однако до сих пор пользование некоторыми обществеными ресурсами, такими как отгонные пастбища и леса, остается неурегулированным или слабо урегулированным, что является основной проблемой природоохранников.

Затраты на эксплуатацию общественных ресурсов должны быть в полной мере перенесены с их “владельцев” на пользователей. Единственный способ реализации этой идеи – введение высоких налогов за пользование общественными ресурсами и штрафов за злоупотребление ими. Более высокая и несубсидируемая плата за выпас скота на отгонных пастбищах, большие налоги и никаких субсидий лесозаготовительным компаниям, использующим государственные земли, строгие штрафы за намереннное или даже случайное загрязнение – вот примеры изменений в государственной политике, необходимых для того, чтобы трагедий общественных ресурсов стало меньше. Конечно, таким действиям противостоит жесткая оппозиция пользователей, которые привыкли получать субсидии на свою деятельность. В 1993 г. администрация Клинтона и Гора предприняла попытку поднять плату за выпас до уровня, который в большей степени соответствовал бы истинным общественным издержкам от выпаса скота на отгонных пастбищах запада Соединенных Штатов. Однако, встретив неистовое сопротивление со стороны влиятельных скотоводов и представляющих их политиков, эта акция потерпела поражение. Подобным же образом, ограничения на рубки в старовозрастных лесах были встречены шумными протестами со стороны тех, кто, по существу беспошлинно, получал частные доходы от эксплуатации общественных ресурсов; сами о себе они утверждали, что являются настоящим “угрожаемым видом”. Наконец, и промышленность, загрязняющая окружающую среду, также постоянно борется против нормативов и штрафов, ограничивающих ее деятельность. Однако все истинные издержки от использования общественных ресурсов должны оплачиваться пользователями по цене обобществленных долгосрочных затрат при условии, что ресурсы не подвергаются безудержной эксплуатации ради частной краткосрочной прибыли. Более обстоятельно проблемы общественных ресурсов исследует Бобби Лоу в очерке 19-Е.

Пять основных задач в сфере сохранения биоразнообразия

Проблемы и трудности, с которыми сталкивается человечество в связи с охраной биологического разнообразия, могут показаться необозримыми, а соответственно и способы их решения – неопределенными и неэффективными. Однако мы полагаем, что если сконцентрировать усилия на пяти определенных направлениях, то можно добиться больших успехов в сохранении биоразнообразия и способствовать устойчивому развитию общества, способного жить в согласии с миром природы и при этом поддерживать высокий уровень жизни. Мы перечисляем здесь пять направлений деятельности, считая их наиболее важными и способными дать наибольший эффект – как краткосрочный, так и, особенно, долгосрочный. Конечно, существуют и некоторые другие направления, также помогающие противостоять сегодняшним явно разрушительным тенденциям, но эти пять кажутся наиболее убедительными и способными принести ощутимый прогресс.

1. В первую очередь, необходимо стабилизировать, а затем и повернуть вспять рост населения. Если мы действительно намерены избежать катастрофических потерь биоразнообразия и увеличения человеческих страданий, нашей первоочередной и главной задачей должно стать фундаментальное изменение существующей ситуации с ростом населения планеты и его воздействия на окружающую среду. Безотносительно к достижениям в любых других областях, включая науку или совершенствование социальной политики, угрожающий маховик роста населения должен быть замедлен и остановлен. Если этого не сделать, то может получиться, что рост численности одного нашего вида будет все быстрее разрушать природные биотопы и функции экосистем. Мы считаем, что, в конечном счете, большинство достижений охраны природы окажется перечеркнуто, если численность человеческой популяции достигнет предсказывамого сейчас уровня – от 12 до 15 миллиардов человек к концу XXI столетия.

2. Нужно защитить тропические леса и других основные центры биоразнообразия. Мы знаем, что большая часть биологического разнообразия всей планеты приходится на тропические леса и буквально несколько других подобных очагов (см. главу 5). Многие из них представляют собой относительно небольшие территории, защита которых сохранила бы непропорциорнально высокий уровень биоразнообразия. Даже обширные регионы – такие, как бассейн Амазонки – представляют только небольшую долю всей земельной площади планеты. Необходимы безотлагательные действия по защите этих территорий и их биологических сокровищ, чтобы спасти все, что окажется возможным. Это не только сохранит существование миллионов видов, но также поможет поддержать экосистемные функции этих регионов, а заодно и их роль в регуляции глобального климата.

3. Разрабатывать более глобальный подход к ресурсам планеты, в то же время всюду, где это возможно, решая проблемы локально. Большинство людей склонны мыслить в рамках конкретного места и ограниченного времени; то есть они не принимают в расчет то, что удалено во времени и пространстве (глава 15). Это понятно; наши ощущения определяются непосредственными потребностями, такими как еда, укрытие, комфортные условия – и они должны быть удовлетворены прежде, чем мы сможем размышлять в рамках более масштабной пространственно-временной шкалы. Однако мы, как вид, обладаем способностью мыслить абстрактно, и осознавать паттерны и тренды, охватывающие пространство и пронизывающие время. Мы можем понять и оценить тот факт, что глобальные тенденции использования ресурсов, разрушения природных биотопов, утраты видов и так далее, крайне пагубны для человечества и пересекают все политические границы. К несчастью для нашего долговременного благополучия, мы часто ведем себя так, будто политические границы защитят нас от различных форм разрушения природы, невзирая на то, что многие проблемы, такие как глобальное потепление, загрязнение атмосферы и воды, истощение озонового слоя, глобальны по определению.

Хороший пример такого стиля мышления – феномен ТНУМД (“только не у меня дома”); это распространенный образец поведения, когда мы терпимо относимся к некоторым формам разрушения природы, пока они не касаются нас лично и удалены от нас в пространстве или времени (“Храните это где угодно, только не у меня дома”). Но мы должны преодолеть эти пространственно-временные предубеждения, научиться видеть дальше местных проблем, и осознать, что разрушение, происходящее где бы то ни было в пространстве и когда бы то ни было во времени, может быть точно таким же ужасным, как и совершаемое здесь и сейчас.

Глобализация проблем, то есть признание того обстоятельства, что на ограниченной планете любая проблема, где бы она не имела место, должна волновать всех, – ключевой пункт в противостоянии тенденциям разрушения окружающей среды. Однако это не означает, что все проблемы должны решаться глобально. Хардин (1993) настойчиво заявляет, что те природоохранные или социальные проблемы, которые могут быть решены локально, должны решаться именно так, и здесь не требуется глобальный подход. При этом истинно глобальные проблемы, конечно, должны рассматриваться в глобальном масштабе. Он использует аналогию с дорожными ухабами. Проблемы ухабов на дорогах существуют во всем мире, но это не аргумент в пользу создания “Всемирного управления по ухабам”, которое решало бы эти проблемы. Такие решения необходимо разрабатывать на месте, в рамках возможностей и особенностей, имеющихся у каждой страны, в каждой конкретной местности. Подобно этому, многие природоохранные проблемы, хотя бы они и были общими в разных уголках планеты, должны, где это возможно, решаться местными средствами с привлечением местного населения, которое лучше всех способно осознать проблему и найти возможные решения. Но озабоченность всеми проблемами окружающей среды должна выйти за пределы политических границ и стать частью общественного сознания всего человечества. “Думай глобально, действуй локально” – это нечто большее, чем просто броский лозунг на майке.

4. Развивать экологичную (устойчивую) экономику вместо экономики неограниченного роста. Нам не доведется увидеть светлое будущее человечества и природы, если мы сохраним экономику, которая способна поддерживать себя только за счет постоянного нескончаемого роста. Рост экономики – это фундаментальная догма практически всех существующих политических и экономических систем, но бесконечное увеличение размеров на конечной планете логически невозможно. Как обсуждалось в главе 15, концепция постоянной экспансии обязательно должна быть отвергнута и заменена идеей равновесной экономики, функционирующей в устойчивой окружающей среде (Daly, 1991). Независимо от темпов, всякий положительный рост экономики и увеличение использования невозобновляемых ресурсов неизбежно достигнет пределов и исчерпает запасы. При высоких темпах роста предел наступит раньше, при низких – позже, но в любом случае пределы будут достигнуты. Этот логический вывод, по-видимому, игнорируется большинством традиционных экономистов, политиков и простых людей; но ситуация должна быть изменена. Сумасшедшая экономическая эксплуатация нашей планеты – то, что Эрлих и Эрлих (Ehrlich and Ehrlich, 1990) назвали “одноразовой Бонанзой” – неизбежно придет к концу.

5. Так изменить систему ценностей человечества, чтобы она включала экологическую реальность. Неявной, но необходимой для всех четырех перечисленных положений была идея о крупном изменении системы ценностей человечества (одна из возможностей рассмотрена Эриком Катцем в очерке 19-Ж). Если не произойдет фундаментальных изменений в системе взглядов и ценностей человечества в отношении природы, то мы не видим особых оснований для оптимизма в вопросах эффективности сохранения биоразнообразия или перспектив устойчивого существования человечества. Изменения в системе ценностей могут выразиться в нескольких направлениях.

Во-первых, человечество как вид должно научиться себя ограничивать – установить пределы роста, границы личного процветания за общественный счет и пределы своему господству на планете. Как вид, мы потребляем около 40% первичной продукции планеты (Vitousek et al., 1986), причем цифра эта растет по мере увеличения нашей численности и технологических возможностей. Элементарное логическое рассуждение показывает, что существуют естественные пределы количества продукции, которое мы можем присвоить, и энергии, которую мы можем произвести, даже и помимо проблем сохранения природы. Тем не менее преобладающий подход к концепции пределов –высокомерное игнорирование; такое отношение превалирует, по крайней мере, в мышлении Запада. Этот “техно-снобизм” (Meffe, 1992) проявляется как менталитет “первопроходцев”, “покорителей природы”, он предполагает, что любой вызов, который предъявляет нам природа, может и должен быть преодолен с помощью наших коллективных инженерных возможностей.

Поразительный, и в то же время показательный, пример такого отношения дают извержения вулкана Унзен в Японии в 1991 и последующих годах. Вместо того, чтобы эвакуировать население и вообще все живое, находящееся в пределах вулканической активности, японское правительство планировало противодействовать извержению с помощью инженерных сооружений – серии дамб, конструкций для удержания лавы и глубоких каналов (Amato, 1993). В Соединенных Штатах такой же подход вызвал преимущественно неудачные попытки контролировать наводнения с помощью дамб и насыпей (McPhee, 1989); такая неудача случилась, например, при разливе Миссисипи в 1993 году (Рисунок 19.8). Это привело к многомиллиардному ущербу, который был компенсирован налогоплательщиками (обобществленные расходы) отдельным лицам, получившим прибыль оттого, что жили в затопленной зоне (приватизированный доход).

Во-вторых, нам необходимо сменить “точку отсчета” – перейти от мышления, ограниченного сиюминутными обстоятельствами, к такому, которое учитывает долгосрочную перспективу, включая и заботу о том, что останется будущим поколениям. Постоянно растрачивая природные богатства в интересах сегодняшних финансовых прибылей и повышения уровня жизни, мы, возможно, обрекаем будущие поколения на существование, ограниченное крайне лимитированными ресурсами и деградированными экосистемами.

В-третьих, нам необходимо заменить ограниченный антропоцентризм более широким мировоззрением. Нынешняя концепция центральности и превосходства человека как вида автоматически отводит остальным 5–100 миллионам видов и образуемым ими экосистемам, в лучшем случае, незначительное место. Всякий раз, когда возникает выбор между доходами и охраной природы, побеждает, как правило, первое. Ирония в том, что именно этот выбор в итоге создаст препятствия процветанию человечества, поскольку утрата экосистем окажется разорительной для быстро растущего населения. Поэтому более глубокое новое мышление, которое учитывает значимость всех живых существ, кроме прочего лучшим образом отвечает и самым эгоистичным интересам человечества.

Наконец, мы должны усвоить “принципы экологического мышления” и включить их во все сферы человеческой жизни. Как обсуждается в очерке 16-А, мы живем в эпоху зарождения нового стиля мышления; необходимость заставит нас заменить наш менталитет “контроля над природой” на образ действий “в сотрудничестве с природой”. Это должно произойти через отказ от индустриальной цивилизации с ее менталитетом “покорения природы” и переход к цивилизации экологического мышления, менталитет которой может быть выражен как “учиться у природы и сотрудничать с ней”. Этот переход детально обсуждается Берри (Berry, 1988).

Экологическое мышление и другие изменения в системе ценностей должны, в конце концов, стать частью человеческой души, превратиться в признанные и обычные принципы человеческой деятельности на этой планете (Wann, 1996). Маловероятно, что подход “бизнес как обычно”, методы и представления которого преобладали в течение последних нескольких веков (хотя и претерпевая косметические изменения, чтобы умиротворить экологистов), долго просуществует в мире, где природные ресурсы быстро исчезают, тогда как человечество быстро растет. По-видимому, выбор в таких условиях невелик.

Подлинное сохранение как природы, так и человечества обернется не менее, чем революцией в человеческом мышлении, сопоставимой с социальными изменениями, вызванными Промышленной революцией или борьбой за расовое равноправие. Такие революции не происходят быстро, легко и безболезненно, но они необходимы и неизбежны. Человеческая этика и система ценностей несомненно эволюционируют и со временем становятся более совершенными. Если человечество хочет быть щедро вознаграждено возможностью жить на биологически сложной и уникальной планете, то наши ценности должны развиваться в направлении стабильности и сотрудничества, а не завоевания и разрушения природы. На карту поставлены свыше 3 миллиардов лет истории жизни на Земле и будущее сознательной человеческой мысли и деятельности.

Заключение

Внедрение принципов биологии охраны природы во все виды деятельности, которые отражают наш совокупный опыт – может быть величайший вызов в истории человечества. Основные изменения должны произойти в способах взаимодействия человека с планетой, что требует такого серьезного изменения человеческого поведения, какому еще не было аналогов в нашей истории.

Биология охраны природы сталкивается с многочисленными проблемами. Она должна действовать в условиях неопределенности всех сортов, включая и неопределенную экономическую среду. Чтобы добиться успеха, биологи охраны природы должны убеждать общественность в том, что наша наука важна для всех; мы должны улучшать способы управления в биологии охраны природы и ее развития; мы должны улучшать финансовые возможности природоохранных работ; и мы должны способствовать позитивным переменам в социальной политике. Биологи охраны природы должны также работать с долгосрочными глобальными изменениями окружающей среды, размах и направление которых неопределенны. Лучшее, что мы можем сделать – это планировать непредвиденные расходы, основываясь на текущих данных.

“Демографический императив” настолько важен, что все прочие успехи или неудачи, в конечном счете, вытекают из него. Попросту говоря, рост населения и увеличение суммарного воздействия на планету должны быть замедлены, остановлены и повернуты вспять. Анализ влияния человека должен включать не только численность населения, но и эффекты, зависящие от уровня достатка, и последствия технологического развития; таким образом, в целом влияние – это функция численности, уровня жизни и технологии. Некоторые страны уже сумели изменить тенденцию катастрофического роста населения, уложившись менее, чем за десятилетие, и продемонстрировав, что в этом нет ничего невозможного.

Одна из главных форм деструктивной деятельности, которая приводит к столь масштабной деградации окружающей среды, – это, так называемая, “трагедия общественных ресурсов”. Трагедии общественных ресурсов нередко происходят там, где ресурсы, “принадлежащие” всему обществу, такие как воздух, вода, или природные территории, используются для получения частной прибыли при минимуме (или даже отсутствии) затрат для пользователя и при условии, что использование вовсе не регулируется или регулируется плохо. В таких ситуациях ресурсы, как правило, чрезмерно эксплуатируются, чтобы немногие смогли получить прибыль, тогда как затраты распределяются среди многих. Решение проблемы заключается в том, чтобы “интернализировать” расходы на использование этих ресурсов – чтобы их несли пользователи, а не общественные “собственники”.

Мы убеждены, что человечеству необходимо придерживаться пяти главных направлений, чтобы сохранить биоразнообразие в долгосрочной перспективе. Во-первых, проблема роста населения должна быть решена открыто и быстро. Во-вторых, тропические леса и другие очаги биологического разнообразия должны быть защищены от дальнейшего разрушения. В-третьих, мы должны формировать более глобальное представление о планетарных ресурсах, но проблемы, по возможности, решать локально. В-четвертых, мы должны заменить экономику, ориентированную на рост, экологичной (или стабильно устойчивой) экономикой, которая признает существование пределов природных ресурсов и природной способности поглощать отходы. И, наконец, система ценостей должна измениться таким образом, чтобы отражать экологические реалии. Поскольку мы движемся от индустриальной к экологической эре, человеку необходимо осознать пределы своих возможностей, отказаться от сиюминутного, близорукого мышления в пользу более дальновидного (включая и равноправие будущих поколений), заменить узкий антропоцентризм более широкими взглядами, и признать принципы экологического мышления. В условиях, когда все уже сказано и сделано, обновленная и адекватная система ценностей – главная надежда для сохранения биологического разнообразия.

Вопросы для обсуждения

1. Рассмотрим две позиции: (А) Ожидаемое действие глобального изменения климата на окружающую среду так велико, что мы должны предпринять чрезвычайные меры уже сейчас, чтобы сохранить биоразнообразие в будущем. (В) Неопределенность, связанная с глобальным изменением климата так велика, что все меры, какие мы примем сейчас, должны быть обратимыми и с минимальной степенью вмешательства. Сравните эти позиции. Отдаете ли вы предпочтение какой-то одной из них? Почему?

2. Рассмотрите ряд проектов развития, поддержанных Всемирным Банком, которые содержат компонент по сохранению биоразнообразия. При этом старайтесь ответить на следующие два вопроса: Каковы вероятные демографические последствия каждого проекта? Набор каких демографических вопросов следовало бы включить как составную часть в общий процесс оценки проекта (при принятии решения о финансовой поддержке)?

3. Профессор Юджин П. Одум сказал, что “бедность не дружит с окружающей средой”. Какими способами экономическое обеднение ведет к деградации окружающей среды? И наоборот, может ли экономическое здоровье привести к такому же результату?

4. Выберите несколько важных концепций или проблем биологии охраны природы, которые, по вашему мнению, должен понимать среднестатистический гражданин. Разработайте план введения этой концепции или проблемы в курс средней или начальной школы, расширяя обычное школьное расписание.

5. Как можно было бы организовать адресованную широкой общественности образовательную программу по этой проблеме иначе, чем по вашему плану из пункта 4?

6. Что вы думаете насчет того, чтобы действительно реализовать свой план из пункта 4 на практике? Если этого не сделаете вы, то кто же сделает?

7. Политическая реальность такова, что президент США меняется каждые четыре или восемь лет, и национальные приоритеты в сохранении биоразнообразия меняются вместе с ним; подобные изменения обычны и в других правительствах. Обсудите, какие могут быть нетривиальные пути удержания внимания на основных природоохранных проблемах, требующих долгосрочных решений, в условиях, когда политическая поддержка выполнения этих решений – эфемерно преходяща. Государство заключает договоры и торговые соглашения с другими странами, и эти договоры переживают любые выборы; может быть можно разработать аналогичные внутренние договоры, чтобы защитить наше природное наследие? Есть ли какие-то уже существующие модели, на которые мы могли бы ориентироваться?

8. Обсудите будущее биологии охраны природы. Как вы думаете, в каких направлениях она развивается? В каких областях этой деятельности имеются наибольшие достижения? Как вы думаете, во что вы могли бы внести наибольший вклад, с учетом ваших способностей, интересов и опыта?

Рекомендуемая литература

Берри, Т. 1988. Сон Земли. Сьерра Клуб Букс, Сан Франциско. Проницательный анализ современного состояния человечества и перспективы его развития, его места и роли на Земле и во Вселенной. Берри утверждает, что мы вступаем в пятую эпоху человечества — экологическую эпоху, и переживаем сейчас очень трудный переходный период — время выхода из индустриальной эры. Не очень простое чтение, но чрезвычайно расширяет кругозор.

Эренфельд, Д. 1993. Все только начинается. Природа и человек в новом тысячелетии. Издательство Оксфордского Университета, Нью-Йорк. Сборник блестящих эссе главного редактора Биологии Охраны Природы. Во-первых, Эренфельд точно диагностирует ситуацию, в которой мы находимся на исходе 20 столетия, демонстрирует как мы сбились с курса и намечает наиболее разумные пути выхода. Его эссе о “Сверхуправляемом обществе” само по себе стоит цены всей книги. Его необходимо прочитать каждому мыслящему человеку.

Хардин, Д. 1993. Жизнь в ограниченном пространстве: табу экологии, экономики и роста населения. Изд. Оксфордского Университета Нью-Йорк. Исключительная современность размышлений Хардина о росте численности населения и условиях существования человека. Простым и ясным языком Хардин анализирует многочисленные мифы и заблуждения, касающиеся проблем населенности. Он

?????

Очерк 19А

Мир постмодерна

Фредерик Ферре, Университет штата Джорджия
(Frederick Ferrй, University of Georgia)

Если полагать, что современность, то есть эпоха “модерна”, начинается в XVII столетии, в то самое время, когда Галилеем, Декартом и Ньютоном была основана наука в ее современном виде, то можно лишь удивляться, как быстро мы оставили эту эпоху позади. Модернистский способ мышления, невзирая на трехсотлетний триумф, оказался неадекватен тем прорывам, которые совершены в современном научном мышлении, а технологическое общество, сформированное по образцам эпохи “модерна”, все менее способствует поддержанию жизни на этой хрупкой планете.

Мы не можем с определенностью сказать, что будет представлять собой наше ближайшее будущее, поскольку современный переход из мира модернистский идей, взглядов, технологий и институций еще не завершен полностью. По этой причине мы ориентировочно (и бессодержательно) называем новую эру, в которую вступаем, “постмодерном”. Однако если мы посмотрим, что же в модернистских идеях — абстрактных или воплощенных в структуры цивилизации “модерна” — разочаровало нас, и оценим перспективу развития новых идей, то, вероятно, мы сможем с известной долей уверенности описать в общих чертах нарождающийся постмодернистский мир.

Модернистское научное мышление имело следующие черты: (1) акцент на количественных характеристиках объекта в противоположность качественным характеристикам, (2) тенденция сводить проблемы к более мелким подпроблемам (редукционизм), и (3) неприятие объяснительного принципа, базирующегося на понятии цели (или разумности) в природе.

Во-первых, основатели модернистской науки противопоставляли свои взгляды античному и средневековому качественному (а не количественному) рассмотрению объектов. Вместо этого, они рассматривали качества, такие как тепло и цвет, в виде свойств, которые могут быть измерены, посчитаны и превращены в математические формулы. Этот процесс начался в астрономии – с появлением кеплеровских законов движения, и в физике — с галилеевских исследований падающих тел и ньютоновых экспериментов по преломлению света. Только исчислимое могло быть точно познано; таким образом (к этому заключению пришли слишком быстро), только количественное могло быть “действительно реальным” или принципиально важным. Эта приверженность к количественности способствовала быстрому прогрессу во всех сферах знания, где качествами можно было безболезненно пренебречь, особенно это касалось физики. Но насколько цивилизация, опирающаяся на такие научные воззрения, становилась сильнее и богаче (и то, и другое – количественные характеристики!), настолько значимость качества как такового становилась все меньше и меньше. Под итоговой чертой действенные руководители этой цивилизации видят только количественное. “Качество”, вытесненное в частную жизнь, в окружающую среду, осталось предметом “всего лишь ценностных суждений” и заняло нижнюю строчку в списке приоритетов. Но ведь реальные человеческие существа живут в мире качественных восприятий. Их дефицит приводит к гневу, отчаянию и насилию, с которыми усталый мир “модерна” хорошо знаком.

Во-вторых, типичный для модерна взгляд основывается на предположении, что лучший способ решения проблем — анализ, разделение их на как можно более мелкие вопросы, решаемые по-отдельности. Поскольку модернистская наука стремится дать объяснения на уровне наименьших вопросов, она также поощряет специализацию во все более и более узких областях предмета изучения. Таким образом модернистская цивилизация основывается на предположении, что реальность — всего лишь конгломерат материальных частиц, и что идеальное знание означает знать все больше и больше о все меньшем и меньшем. Однако, когда мы включаем сконструированные по этим стандартам технологии в сложную сеть природных причин и следствий, то обнаруживаем, что вызванные ими такие “побочные эффекты” как изменения климата или озоновые дыры, не только демонстрируют нам всю несостоятельность нашего “разделяющего” мышления, но и несут угрозу будущих катастроф.

В-третьих, модернистское научное мышление объявило решительную борьбу с античным объяснительным принципом, который предполагает наличие в природе целей. Модернистский подход состоял в том, чтобы ограничить объяснение формулами, имеющими дело только с причинами. В итоге для модернистского мышления наступили трудные времена. Оно больше не способно адекватно осмысливать реальное состояние дел в мире. Если в природе нет целей, но люди цели имеют, тогда, по-видимому, люди не природные существа. Если качества существуют только в нашем сознании, тогда что есть наше сознание? Модернистская цивилизация, в основании которой лежат эти идеи, вызвала растущую изоляцию и отчуждение человечества от физического мира и даже биологического. Склоны холмов стали ресурсами; животные превратились в предметы потребления.

Во всех этих случаях модернистское мировоззрение оказалоь недальновидным. Оно утвердило (институционализировало) пренебрежение качеством, неуважение к тонкой взаимосвязи вещей и вызвало отчуждение человеческого от природного. Если мы, однако, посмотрим на перспективы захватившего нас нового способа мышления, то обнаружим, что все эти проблемы уже осмысливаются в постмодернистском ключе. Это касается не только многих разочаровавшихся писателей и художников, но также и многих ученых. Тот факт, что даже некоторые области науки становятся совершенно постмодернистскими, позволяет нам надеяться на то, что на основе нового стиля мышления в постмодернистском мире будут созданы целые институты и технологии. Сегодня же мы можем только предполагать, какими они будут.

Хотя можно было бы отметить фундаментальные сдвиги в физике, химии и теории систем, которые постепенно включают в себя постмодернистские элементы, несомненным лидером в области постмодернистских реформ является экология. Разумеется экология не отказывается от количественных, аналитических методов. Ее нельзя назвать пред-модернистской наукой, если понимать под этим возврат к неясности и неточности; она, скорее, новая наука, включающая все типичные модернистские науки, но выходящая за их пределы. Хотя она использует современный количественный анализ как средство, в ней укоренено сознание качества как жизненной характеристики мира, который она изучает. Экология может и должна осознавать качественные различия между здоровыми и поврежденными экосистемами. Ее репертуар широк и включает также “счетоводство”, но сутью ее являются не цифры. Постмодернистская цель экологии – понимание жизни, процветающей в своей среде.

По сути своей экология имеет дело со сложными системами и связями. Несмотря на то, что эта наука постоянно использует упрощение (моделирование) как средство, она признает, что экологические системы – взаимосвязанные целостности, состоящие из организмов, которые также являются взаимосвязанными целостностями. Редуцирующее, сверхспециализированное “туннельное видение” здесь исключено, как не соответствующее ни объекту, ни целям экологии. В мире, подобном нашему, где “побочные эффекты” вызываются лишь нашим невежеством или невниманием, экология учит тщательно рассматривать все стороны проблемы, перед тем как сделать вывод о безопасности нашего технологического вмешательства в природу.

Сконцентрировав свои усилия, экология преодолеет отчуждение человечества от остальной природы. Она не только напоминает нам о нашей связи со всем миром, она также показывает, что мы являемся частью непрерывного, развивающегося органического мира, и наши с ним цели едины. Животные также имеют интересы; у каждого вида, не только у Homo sapiens, есть свой вариант блага. В долгосрочные интересы видов входит поддержание благополучия того сложного целого, в котором они только и могут существовать.

Наш мир – это еще не мир постмодерна, но модернистский мир уже уступает позиции и уже различимы черты грядущего. Это возможное будущее могло бы стать миром, организованным вокруг экологических идей и позиций. Экология превратилась бы в ведущую постмодернистскую науку. Такой мир утолил бы тоску человечества по качеству: по красоте, гармонии, творческому самораскрытию. Его технологии и институты воплотили бы понимание тонких, зачастую удивительных связей между несопоставимыми вещами, сделав акцент на преимуществах междисциплинарного мышления в образовании и на радости плюрализма совместных действий в глобальной культуре. В таком мире мы нашли бы способы транспортировки и обеспечения жильем, обогрева и охлаждения, сельского хозяйства и промышленного производства, уважающие природный порядок, органический и неорганический. Человечеству была бы предоставлена возможность встроиться в сеть жизни на правах одного из ее значимых участников, а не тирана-эксплуататора. Такой постмодернистский мир уже на подходе и мы могли бы помочь ему родиться.

Очерк 19Б

Биология охраны природы в XXI столетии

Дэвид Эренфельд, колледж Кук, Университет Ратжерс
(David Ehrenfeld, Cook College, Rutgers University)

Что значит быть природоохранным биологом в первое десятилетие XXI века? Я пишу эти строки в 1996 году и поэтому выбираю период в будущем, не настолько отдаленный, чтобы предсказания нельзя было отличить от фантазии. Кроме того, это будет решающим временем для тех студентов, которые читают этот текст. Это годы, в которые будет успешно или не очень складываться ваша карьера; годы, когда биология охраны природы либо достаточно окрепнет, чтобы достойно преодолевать неизбежные трудности, либо превратится всего лишь в еще одну разновидность малоэффективной, замкнутой на себя академической деятельности. Время, потраченное на размышления о возможных условиях существования мира, в котором вы будете работать, является столь же важной частью подготовки к вашей карьере, как и обучение определению размера минимумальной жизнеспособной популяции или методам оценки качества местообитания.

В статичном мире не было бы нужды следовать моему совету. Если следующий год будет точно таким же, как и предыдущий, зачем вообще нужно быть готовым делать что-то иначе, чем вы делаете это сейчас? Но в основе биологии охраны природы лежит сознание того, что мир стремительно меняется. В противоположность большинству экономистов, действующих так, будто нет внешних изменений, которые нельзя было бы обратить вспять силами рынка, мы знаем, что деятельность человека приводят к важным изменениям – часто необратимым – в фундаментальных, глобальных условиях и процессах. Это изменения, которые мы не можем контролировать и зачастую даже понять. Поскольку биологи охраны природы знают об этих изменениях, они не должны быть захвачены врасплох, когда изменения произойдут.

Многие из наиболее серьезных изменений которые должны оказать на нас воздействие в ближайшем будущем, не будут биологическими или физическими: они будут социальными, политическими и экономическими по своей природе. Именно эти изменения я буду рассматривать. Я перечислю каждое из этих неизбежных и серьезных изменений. Неважно, согласитесь вы со мной или нет; важно другое — чтобы вы смело смотрели в будущее и смогли эффективно действовать, когда оно наступит.

Не надо смотреть в магический кристалл, чтобы предсказать, что наиболее впечатляющим отличием первого десятилетия 21 века от 1980-х годов, когда биология охраны природы впервые получила признание как научная дисциплина, будет истощение многих ресурсов, которые всегда были неотъемлемой частью нашего мира с конца Второй мировой войны. Действительно, депрессия продолжается и оказывает на нас сильное влияние, по крайней мере в той степени, в какой сокращаются четыре ресурса, важных для биологии охраны природы: деньги, социальная стабильность, общее экологическое сознание и специализированные знания растений и животных.

Деньги. Биология охраны природы никогда не была доходной сферой деятельности, подобно компьютерным технологиям или генной инженерии. Мы не привыкли к роскошным зданиям и щедрым грантам; журналы Science и Nature не заполняют свои разделы вакансий десятками объявлений, где академическая наука и производство соревнуются в привлечении перспективных молодых студентов или умудренных биологов охраны природы. Тем не менее, и мы получали свою долю из тех средств, которые тратились на науку в последние 50 лет, и нам придется нелегко, когда они иссякнут. Мы умудрялись проводить “сверхнормативные” природоохранные исследования в рамках проектов, в общем-то, не связанных с охраной природы. Мы встраивали охрану природы и экологическую реставрацию в исследовательские планы стабильно финансируемых экологических исследований и полевых станций. Мы отвлекали государственные и университетские ресурсы на программы по биологии охраны природы. Мы получали поддержку от частных фондов и природоохранных организаций.

На что из этого списка мы можем рассчитывать в будущем? В мире, который существенно разрушен, чье благосостояние и ненормально сложные административные, корпоративные и финансовые структуры зависят от легкодоступной энергии и других ресурсов, уже почти исчерпанных, денежный поток, поддерживающий не производство, не оборону, а “пустяки”, типа биологии охраны природы, в конце-концов окажется перекрыт (Tainter, 1998). Когда большинство грантов и стипендий исчезнет, когда полевые станции закроются, когда фонды увидят, как искусственно взвинченная рыночная цена их ценных бумаг упадет вдвое, и еще раз вдвое – что вы будете делать тогда?

Социальная стабильность. Постоянное перемещение производства из индустриальных стран в страны с дешевой рабочей силой, массовые сокращения, которые происходят в результате корпоративных слияний (или их отсутствия), растущий разрыв между бедными и богатыми, разрушение местных сообществ (к примеру, огромные загородные супермаркеты разоряют местную мелкую торговлю), опошление культуры средствами масс-медиа, нацеленными только на извлечение прибыли, как итог – насилие и социальная нестабильность – все это существенно сказывается на положении биологии охраны природы. Мы не можем находиться в стороне от этих процессов; они беспокоят нас и там, где мы живем и там, где мы работаем (Goldsmith, 1994; van Kreveld, 1991; Rifkin, 1995; Sale, 1995). Как вы сможете оставаться природоохранным биологом в обществе угрожающего беспорядка?

Экологическое сознание. Биология охраны природы основывается на этических принципах – это научный ответ на осознаваемый обществом кризис. Люди понимают, что многим видам грозит вымирание, и что многие экосистемы деградируют. Что еще более важно, люди испытывают чувство надвигающейся катастрофы или реальной утраты, они горят желанием отдать силы и средства, чтобы уменьшить эту угрозу. Все это совсем иначе во многих других академических областях. Например, посмотрим на раздел математики, известный как топология; множество факторов определяет уровень финансовой поддержки топологии, но мнение общества обычно не входит в их число. Зато природоохранная биология в очень большой степени зависит от испытываемого обществом глубокого чувства экологических утрат. Однако это чувство доступно лишь тому, кто сам в достаточной мере вкусил природы, чтобы помнить ее вкус, когда природы уже не станет.

За последние десять лет для многих людей резко сократилось их повседневное общение с природой, зато пропорционально выросли траты времени на общение с искусственным, электронным миром телевидения, электронной почты, Интернета и другими заменителями непосредственных световых, обонятельных, осязательных, вкусовых и звуковых ощущений реального мира, в котором мы сформировались (McKibben, 1992). Сокращение опыта общения с природой в повседневной жизни особенно заметно у молодежи – она потеряна для биологии охраны природы. Как пишут об этом Гэри Набэн и Стефен Тримбл (Nabhan, Trimble, 1994): “Мы озабочены тем, насколько редко чувство дома подрастающих сейчас детей включает в себя растения, животных и места”. Как можно ожидать от людей, не знающих природу, что они будут страстно взволнованы – или хотя бы ностальгически обеспокоены – по поводу ее исчезновения? Когда настанет час, как вы сможете добиться поддержки вашей работы от людей, которые бывали “на природе” только во время отдыха в Диснейленде?

Специализированное знание. Ориентация на конкретные виды, специализация – принципиальная характеристика биологии охраны природы. Даже на самых деградировавших территориях, тем не менее, растут какие-то виды растений и живут какие-то виды животных. И если сохранение природы просто означало бы поддержание любых вариантов жизненных форм – “травы”, “сорняков”, “деревьев”, “насекомых”, “позвоночных”, безотносительно к видовым различиям или объединению их в экосистемы – тогда бы не было необходимости в природоохранных биологах. Наша цель – удостовериться, что конкретные виды в своих экосистемах продолжают существовать в том месте, где они развивались. Но чтобы это сделать, мы должны знать, как отличить один вид от другого, а это становится проблематичным.

До сих пор для определения видов и выяснения их таксономических связей природоохранники опирались на богатый ресурс профессиональных и непрофессиональных систематиков растений и животных. Однако, начиная с конца шестидесятых – семидесятых, стало очевидным, что биологические факультеты не могут дольше поддерживать систематику и иные традиционные биологические дисциплины – на первый план выходит молекулярная биология. Тридцать лет спустя классические систематики стали музейной редкостью; лишь очень немногие студенты выбирают эту специализацию. Естественной истории не осталось ничего иного, как уйти с академической сцены (Ehrenfeld, 1993b). Правда молекулярная таксономия процветает, но большинство тех, кто занимается ею – лабораторные ученые, а не полевые исследователи. Уход классической систематики и естественной истории оставил невосполнимую пустоту.

На сегодняшний день существует много родов, даже семейств организмов, с которыми знаком лишь единственный работающий систематик, а то и вовсе ни одного. И эта ситуация ухудшается, особенно тревожна она для тропических видов (Parnell, 1993). Сможете ли вы оставаться биологом охраны природы, если ни вы, ни кто-либо другой не знает в точности, что вы, собственно, пытаетесь сохранить?

Начало XXI века несомненно станет неустроенным и часто даже опасным временем для большинства людей как в индустриальных, так и в неиндустриальных странах. Не существует магической формулы, которая гарантировала бы природоохранному биологу эффективную работу в этих условиях, хотя некоторые могут быть и удачливы. Но я верю, что есть стратегия, которая поможет вам справиться с описанными мной ресурсными проблемами – стратегия, которая, по меньшей мере, даст шанс в вашу пользу. Эта стратегия состоит из шести элементов. Я просто их перечислю, не выстраивая в какую-либо продуманную иерархию.

1. Минимизируйте затраты и логистическую сложность вашего исследования.

2. Планируйте ваши исследования таким образом, чтобы они были гибкими; чтобы ваши методы и даже некоторые из ваших задач можно было бы менять по мере изменения обстоятельств.

3. Используйте любую возможность для глубокого изучения систематики исследуемых групп и экологии всех частей вашей экосистемы.

4. Имейте какую-либо профессию, умение или альтернативную работу, к которым вы сможете прибегать, в случае, если биология охраны природы не сможет вас финансово обеспечить. Существуют такие профессии, на которые всегда есть спрос, безотносительно обстоятельств. Осваивайте их.

5. Когда только возможно, планируйте ваши исследования так, чтобы в них нашлось место советам и участию местного населения. Поставьте целью добиться понимания, одобрения и участия местных жителей в вашей работе, чтобы и они извлекли из нее пользу. Приложите специальные усилия, чтобы привлечь местные школы и школьников; работайте с учителями и не пожалейте скромной суммы денег на то, чтобы помочь им включить ваш исследовательский проект в планы занятий.

6. Прежде чем проект закончится, разработайте механизмы мониторинга системы и продолжения участия местного населения после вашего ухода.

Если вас не устраивает эта стратегия, непременно разработайте свою собственную. Разнообразие стратегий даже лучше, чем одна-единственная. Самое важное — чтобы будущее застало вас подготовленными к работе, полностью способными испытать и радости, и трудности, выпадающие на долю биолога охраны природы.

Очерк 19В

Важность общения с широкой публикой

Лаура Тэнгли, Conservation International (Laura Tangley, Conservation International)

Осенью 1992 года бразильский журнал “Goeldiana Zoologia” опубликовал статью, в которой описывался новый вид приматов – игрунка Рио Мауес (Callithrix mauesi). Подобно большинству отчетов в непонятных для широкой общественности научных журналах, эта публикация прошла бы практически незамеченной, если бы не одно обстоятельство – один из трех приматологов, описавших новый вид, Рассел Миттермайер оказался президентом природоохранной организации.

В тот же день, когда отчет был опубликован, эта организация, Conservation International, разослала пресс-релиз о Callithrix mauesi. В следующие две недели о новом виде игрунки сообщили более пятисот журналов и газет по всему миру, охватив аудиторию, по крайней мере, в 36 миллионов человек.

И что особенно важно, этим 36 миллионам людей рассказали о природоохранной важности находки. “Открытие нового вида приматов свидетельствует о том, что огромное разнообразие жизни на земле до сих пор остается неизвестным нам” – сказал Миттермайер в пресс-релизе, – “это также показывает, насколько недостаточны наши знания о близких нам видах, включая даже такую, относительно хорошо изученную группу, как наши ближайшие родственники – приматы”. В пресс-релизе обсуждались темы важности биоразнообразия, массовое вымирание видов и значение Амазонки в защите глобального биоразнообразия.

Для Миттермайера, как биолога охраны природы, информирование общественности о ценности этого научного открытия было не менее важно, чем само открытие. В конце концов, биолог охраны природы — это новая порода ученого, которого сохранение растений, животных и экосистем заботит настолько же глубоко, как и их изучение.

Именно биологи – Миттермайер, Э.О. Уилсон из Гарвардского университета, Петер Рэйвен из Ботанического сада штата Миссури, Поль Эрлих из Стэнфордского университета, Норман Майерс из Оксфордского университета, Дэниел Йансен из университета Пенсильвании и другие – впервые привлекли внимание общественности и политиков к кризису биоразнообразия.

И сегодня остается критически важным сохранять бдительность в науке и поддерживать связь с общественностью. Решение наиболее серьезных экологических проблем, включая загрязнение, перенаселенность, обезлесение и исчезновение видов, потребует и от государств, и от частного сектора много времени, сил и средств – а на это можно рассчитывать, лишь в случае широкого осознания проблем обществом и поддержки с его стороны.

Сходным образом, дезинформация общественности может свести на нет все усилия сохранить природу. Хорошо известен пример недавней полемики вокруг старовозрастных лесов на тихоокеанском северо-западе Соединенных Штатов. Суть этой полемики слишком часто рисовалась как выбор между рабочими местами для лесорубов с одной стороны, и пятнистой неясытью – с другой, однако в действительности все было гораздо сложнее. Хотя верно, что лесная промышленность в последние годы потеряла много рабочих мест, но основные причины этого – такие как рост автоматизации и практика экспорта круглого леса вместо продукции деревопереработки – коренятся в экономике, а не в природоохранных требованиях. Еще важнее другой упущенный обществом момент этой полемики – на карту здесь поставлена отнюдь не только неясыть, но сами леса. Коренные леса Соединенных Штатов, которые некогда простирались на 385 миллионов га, к нашему времени сократились до небольших участков, раскиданных по стране. Наибольший оставшийся массив старовозрастного леса находится как раз на северо-западе Тихоокеанского побережья.

Эти древние, сложные экосистемы поддерживают существование сотен видов растений и животных. Некоторые из них, включая пятнистую неясыть, больше нигде в мире не встречаются. Старовозрастные леса, кроме того, гарантируют количество и качество воды, защищают лососевые реки и другие экономически важные ресурсы; благодаря им, туризм и рекреация приносят региону миллионы долларов ежегодно. Поэтому, оставаясь ценной сама по себе, пятнистая неясыть представляет собой нечто гораздо большее – эта птица стала символом последних старовозрастных лесов Америки и той пользы, которую они приносят.

Конечно, рассылка какого-нибудь пресс-релиза вряд ли смогла бы рассеять туман заблуждений, окутывающий пятнистую неясыть – тем более, что отчасти он сознательно напускался усилиями лесной промышленности для дезинформации общества. К тому же биологи, в большинстве своем, не умеют или не желают вступать в непосредственные контакты с прессой. Но это не означает, что для ученых закрыта возможность общения с широкой публикой.

Биологи охраны природы, которые заботятся об изучаемых видах и биотопах, должны использовать каждый удобный случай, чтобы поделиться своими знаниями и заботами. К примеру, в своих журнальных статьях ученый всегда должен пояснять, какие природоохранные следствия вытекают из его работы. Для оживления статей, по возможности, следует приводить фотографии и рисунки изучаемых видов и экосистем. Для тех, кто любит писать, самый лучший способ сообщить что-то обществу – это публиковаться в популярных изданиях. Разумеется, они обеспечивают гораздо более широкий круг читателей, чем публикация в научном журнале.

В дополнение к этому, биолог охраны природы должен быть открыт для журналистов, выступающих на экологические темы в газетах, журналах, на радио и телевидении. Еще лучше, если он сам может предложить брифинги (пресс-конференции) для тех журналистов, которые имеют выход на широкую аудиторию, и держать этих журналистов в курсе последних достижений. Когда только возможно, он должен описывать виды, экосистемы и ход своих исследований в терминах, понятных для неспециалистов.

Еще один хороший способ привлечь внимание широкой общественности – писать передовицы для газет и иллюстрированных журналов. Особенно удачным временем для этого является тот момент, когда общественный интерес – и интерес редакторов – возбужден политической или иной полемикой.

Но прежде всего биолог охраны природы просто должен постоянно помнить о важности общения с широкой публикой. Использовать любую возможность, чтобы поговорить о сохранении природы со студентами, друзьями или семьей. Еще лучше пригласить людей вместе посетить изучаемую вами (или любую другую) природную территорию. Ведь любой биолог, который заботится об охране природы, знает, что нет ничего лучше непосредственного полевого опыта, чтобы на всю жизнь пробудить в душе любовь и заботу о биоразнообразии нашей планеты.

Очерк 19Г

Возможности для созидательной охраны природы

Томас Э. Лавджой, Смитсоновский институт
(Thomas E. Lovejoy, Smithsonian Institution)

Масштаб и темпы изменений окружающей среды иногда кажутся настолько пугающими, что не представляется никакой возможности справиться с ними. Тем не менее, столкнувшись с трудностями, человеческий разум проявляет способность к изобретательности, творчеству и поиску новых путей решения проблем. Во многих отношениях проблема массового вымирания видов ставит предельно серьезную задачу: вызвать к жизни ту созидательность, которая может быть почерпнута из самого биологического разнообразия, чтобы предотвратить всевозрастающее обеднение биоты.

Одно из решений лежит в сфере использования самого же биоразнообразия – как всеобъемлющего интегратора всех изменений окружающей среды. В 1996 году лимнолог Рут Патрик, в свои 80 с лишним лет сохраняющая завидный динамизм, получила национальную медаль за науку. Тем самым была вознаграждена ее работа, установившая непротиворечивую связь между борьбой с загрязнением и сохранением биоразнообразия (эти виды деятельности иногда называют, соответственно, “коричневым” и “зеленым” направлениями охраны природы). Рут Патрик показала, что численность и видовой состав организмов, обитающих в той или иной реке, является прямым отражением существующих в этой реке условий среды. Настолько фундаментальным оказался этот принцип для экологической науки и практики, что теперь он принимается за базовое положение. Тем не менее, и его справедливость нуждается в обновленном доказательстве сейчас, когда общество старается остановить беспрецедентный антропогенный пресс на землю, воды и их биоту.

Как обсуждалось на протяжении почти всей этой книги, растущее число угрожаемых видов все очевиднее показывает, что охрана биологического разнообразия наиболее эффективна, если она происходит на уровне экосистемы или ландшафта, а не на уровне отдельных видов, и что некоторые формы регулирования экосистем вполне допустимы. Следовательно, нам нужен какой-то набор новационных подходов для управления крупными ландшафтными единицами, объединенными до некоторой степени экологическими взаимосвязями – такой, чтобы обеспечить гибкость, многовариантность при реализации человеческих стремлений и возможность созидательных решений.

Как раз из работы Рут Патрик можно взять наилучший показатель того, насколько устойчиво регулируется экосистема – нужно смотреть, поддерживаются ли в ней характерное биоразнообразие и экосистемные процессы. Проще говоря, это означает, что список видов данной экосистемы и через сто лет, и далее не должен существенно отличаться от того, каков он сейчас, и что функции экосистемы, такие как защита водосбора, круговороты биогенов или опыление, поддерживаются в исправности.

Достижение этих целей будет не простым делом. Потребуется принять в расчет каждый из внутренних для экосистемы факторов (и индивидуальные решения, относящиеся к ним), равно как каждый из внешних факторов (даже изменение климата), которые, по определению, гораздо труднее поддаются контролю. И все это заработает, только если в процессе принятия решений, касающихся какой-либо местности, будут активно участвовать проживающие там люди.

При отсутствии специальных законов это означает широкое добровольное участие владельцев частных земель в сотрудничестве с природоохранными службами всех уровней (местными, штата и федеральными). В частности, такое добровольное участие в планировании землепользования, по-видимому, должно хорошо работать в пяти южных графствах Калифорнии, где распространен калифорнийский приокеанический скрэб (и калифорнийская мухоловка). Тут землевладелец, уступая часть прав на принятие решений в отношении одного из участков общей ландшафтной мозаики, приобретает определенное право влиять на управление другими участками, которые могут как-то воздействовать на его владение.

В прошлом большинство экологических проблем возникало вследствие принятия отдельных, не связанных друг с другом решений, буть то разумных или необоснованных самих по себе, но в сумме одинаково дающих нежелательный эффект. Избежать подобных проблем или исправить их последствия можно с помощью принятия совместных решений на добровольной консультативной основе. В Соединенных Штатах примеры тому множатся по всей стране.

В некотором смысле, этот новый экосистемный подход представляет фундаментальное изменение в понимании людьми своих отношений с природой. Вместо восприятия природы как некоей огороженной территории посреди обустроенного людьми ландшафта, в котором они вольны делать все, что угодно, новый взгляд подразумевает, что вся жизнь и деятельность людей протекают внутри природы.

Очевидно, что управление экосистемой – непростое дело; в сущности, это вечная проблема, но ее первые результаты в различных областях выглядят очень многообещающе. Понятно, что многому еще предстоит научиться, но для устойчивого развития эта деятельность принципиально важна. Поскольку все сейчас стремятся понять смысл термина устойчивое развитие, я полагаю, что упомянутые выше два операциональных критерия устойчивого управления экосистемой – характерное биоразнообразие и экосистемные процессы – дают возможность определить устойчивое развитие наиболее адекватно. Если эти условия удовлетворены, то экосистема управляется рационально – тогда, точно также, если все экосистемы планеты (однако необходимо четко выделить их) управляются таким образом, то их сумма была бы эквивалентна устойчивому развитию в планетарном масштабе.

S (устойчивое управление n-ой экосистемой) = УСТОЙЧИВОЕ РАЗВИТИЕ

Однако недостаточно установить операциональные критерии устойчивого управления экосистемами, нужно еще рассмотреть его экономический и социальный аспекты. Экономика, на практике, стремится избавиться от природоохранных трат, рассматривая их как “внешние издержки” (см. главу 15), и использует такие процентные ставки, которые, по сути, обесценивают любые долгосрочные решения. Такая практика, по определению, ведет к принятию решений, разрушающих окружающую среду. Конечно, большинство биологов охраны природы и практических природоохранников убеждены, что природа и ее вклад в нашу жизнь серьезно недооцениваются. Соответственно, предпринимаются многочисленные попытки оценить биоразнообразие в денежном выражении. Некоторые, однако, считают ошибочным старание определить денежную ценность природы, поскольку, на их взгляд, в этой сфере допустимы только моральные, эстетические и религиозные оценки. Я же полагаю, что ошибкой было бы не использовать максимальные экономические оценки природы, так как, по-видимому, ее стоимость гораздо выше, чем предполагалось ранее. Последние исследования оценивают глобальную стоимость экосистемных услуг в 32 триллиона долларов (Costanza et al., неопубликованные данные). В любом случае, применение экономических оценок не исключает признания и других ценностей.

Не менее важно использовать для расширения природоохранной деятельности инновационные финансовые методы, такие как обмен “долги на природу”*. \Сноска: * Обмен “долги на природу” – возникшая в конце 1980-х гг. форма финансовой стимуляции природоохранной деятельности стран-должников со стороны международного сообщества и стран-кредиторов. Смысл ее в том, что страна освобождается (полностью или частично) от своего внешнего долга в обмен на обязательство вложить высвободившиеся средства в природоохранную деятельность на своей территории. Подробно об этом см.: Перелет Р.А. Реструктуризация внешних долгов: инновационные механизмы / Экономика и охрана природы: проблемы и пути их решения, вып. 3, ч. 1. М.: Российское представительство WWF, 2001. 47 с. – Прим. редакторов перевода.\ Возникнув из моего предположения, что внешний государственный долг сам по себе может создавать природоохранные проблемы, такие обмены, как правило, включают покупку долга у кредитора по низкой цене в твердой валюте и затем его возврат (продажу) по высокой цене в местной “мягкой” валюте. Местный партнер, обычно негосударственная организация, вкладывает вырученные средства в охрану природы.

Большая часть критики в адрес такого обмена долгов направлена не на сам механизм, но скорее на детали поддерживаемых им проектов. Сейчас такая критика встречается все реже, поскольку обмен долгов перестал быть новшеством. Другие возражения ссылаются на нарушение национального суверенитета. Однако это надуманная проблема, поскольку участие здесь добровольно. Третий критический аргумент указывает на возможные инфляционные последствия, однако он тоже несостоятелен. Сейчас появились новые формы обмена долгов на природу, включая использование займов по схеме “от правительства к правительству”.

Еще один интересный подход, способный вызвать приток конструктивных инноваций, известен под названием “совместно осуществляемая деятельность” в рамках Конвенции по изменению климата. Цель его – создать механизм стимулирования экономически эффективных способов ограничения роста парниковых газов, особенно CO₂. Под действием этого механизма энергетическая компания, планирующая новую тепловую электростанцию, должна будет компенсировать увеличение выбросов CO₂, выделив средства на энерго-эффективное переоборудование какой-то уже существующей электростанции или на защиту лесов либо их восстановление в другой стране. Более сложные механизмы могли бы включать, например, меры, сокращающие цены на электромобили, предназначенные для использования в других странах мира. Лично я нахожу весьма привлекательным вариант сохранения лесов, поскольку он не исключает других видов лесопользования, не связанных с высвобождением СО₂, таких как экотуризм и заготовка недревесных продуктов лесного хозяйства. В этом случае, с одного лесного участка можно получать суммарный доход от разных видов деятельности, что сделает сохранение лесов и их биоразнообразия значительно более выгодным, нежели промышленные рубки или преобразование в нелесные территории для использования в иных целях.

Существует также несколько важных новых способов получить помощь от делового мира. Действительно, частный сектор экономики так велик, что без его помощи проблемы охраны природы просто не могут быть решены. Многообещающие новые подходы предложены Мировым советом бизнесменов за устойчивое развитие (World Business Council for Sustainable Development). Они включают в себя эко-эффективность, то есть доплаты за то, чтобы использовать меньше, и инвестиции для поддержки изменений. Например, архитектор Уильям МакДонах применяет принципы глубинного дизайна (Wann 1996) для создания различных объектов – от молекул до зданий. Он утверждает, что, как правило, существует множество способов достичь цели, например, при конструировании офисного помещения или при строительстве фабрики и производстве ковровых покрытий. Творческий подход позволит выстроить это офисное помещение из экологически устойчиво произведенных материалов, и сделать его энергетически эффективным, ковровое покрытие можно сделать свободным от токсикантов, а отходы фабрики – чище питьевой воды самых высоких стандартов.

Это всего лишь несколько примеров нового мышления. Мой собственный опыт показывает, что хорошо продуманые стимулы обычно инициируют появление новых идей. Такие новые идеи едва ли станут возникать с регулярностью, если мы не будем обращать свой взгляд к горизонту и противостоять всем серьезным трудностям, которые связаны с сохранением мирового биоразнообразия. Эти трудности требуют наивысшей концентрации творческих усилий, которыми только обладает вид под названием человек.

Очерк 19Д

Основа основ: Контроль за численностью человечества

Пол Р. Эрлих, Стэнфордский Университет
(Paul R. Ehrlich, Stanford University)

Как вы узнали из предыдущих глав, биоразнообразие необходимо человечеству как источник пищи, лекарств, промышленных продуктов, а также эстетического удовольствия. Пожалуй, еще важнее, что микроорганизмы, растения и животные – это действующие части природных экосистем, которые оказывают цивилизации ряд важнейших услуг, и без них наша экономика просто погибла бы. Это нелепо, но ради самоподдержания в течение краткого периода времени человеческие существа разрушают природные экосистемы и содержащееся в них биоразнообразие. Мы закатываем экосистемы в асфальт сверху и перепахиваем их снизу, стравливаем скотом, вырубаем, затапливаем, осушаем, отравляем, подвергаем их повышенному уровню ультрафиолетового-В излучения. Различными способами мы изменяем их состав, структуру и размеры – так, что делаем их все менее пригодными для других организмов. В дополнение, вмешательство человека в баланс атмосферных газов создает большую вероятность того, что изменение климата будет происходить темпами, намного превышающими способности природных систем к адаптации без массового вымирания популяций и видов.

Огромный вклад в эту разрушительную деятельность вносит рост населения, что легко продемонстрировать уравнением I=P*A*T. К сожалению, правительства не представляют вполне удовлетворительной статистики удельного влияния населения на окружающую среду (A*T). Лучший из доступных суррогатов, заменяющих индекс разрушительного воздействия отдельного индивидуума на экосистемы – это потребление энергии на душу населения. Тогда воздействие страны на окружающую среду будет измеряться ее общим потреблением энергии. Хотя это весьма несовершенный показатель (среди прочего он недооценивает воздействие беднейших стран), потребление энергии настолько явно вовлечено во все виды разрушительной деятельности, что использование этого фактора вместо непосредственных измерений воздействия самих видов деятельности дает хороший результат.

С 1850 года потребление энергии в мире (что мы огрубленно приравниваем к I) увеличилось двадцатикратно. За тот же период население планеты (P) увеличилось почти в пять раз и потребление энергии на душу населения (A*T) – примерно в 4 раза. Таким образом, именно рост населения, если опираться на эти измерения, ответственен почти за 5/9 (около 55%) увеличения воздействия на окружающую среду за последние 140 лет.

Сходные соображения показывают, что вследствие высокого удельного воздействия на окружающую среду, на долю богатых стран приходится почти 70% всей разрушающей окружающую среду деятельности человека. Тем не менее, постоянный быстрый рост населения и существующие проекты развития бедных стран показывают, что их доля ответственности может вскоре возрасти. Например, если Китай и Индия решат развивать топливную базу за счет своих богатых запасов каменного угля, то каждая из этих стран вскоре выбросит в атмосферу больше углекислого газа, чем могут перестать выбрасывать Соединенные Штаты, если прекратят использовать уголь (сейчас он составляет почти 25% энергетических ресурсов США). Это случится даже при самых оптимистичных прогнозах относительно успеха в контроле роста населения этих стран, и прежде, чем уровень потребления энергии на душу населения Китая или Индии достигнет 15% относительно такового Соединенных Штатов, – только лишь из-за гигантских размеров населения этих стран.

Потери биоразнообразия, однако, в отличие от общего ухудшения окружающей среды, на первый взгляд, кажется не так хорошо отражаются статистикой энергопотребления. Наибольшие потери видового разнообразия происходят в бедных странах вследствие широкомасштабного вторжения безземельных крестьян в богатые видами тропические леса. Однако энергетически расточительные богатые страны несут косвенную ответственность за их безземельность, а нередко вносят вклад и в другие причины уничтожения лесов в тропиках. Мало того, и так-то критически низкое, разнообразие природных популяций в развитых странах быстро теряется из-за преобразования и разрушения биотопов. Наиболее важно, что именно богатые страны внесли основной вклад в те грандиозные угрозы биоразнообразию, которые создаются глобальным потеплением и истощением озонового слоя.

Растущее человеческое население также непосредственно конкурирует за ресурсы с популяциями других животных. К примеру, сегодня 5,7 миллиардов людей, населяющих планету, все вместе используют, присваивают или разрушают около 40% чистой первичной продукции наземных экосистем – основного источника пищи для всех сухопутных животных. Мало радует и статистика, которая приводит вас к осознанию того факта, что на Земле ежегодно прибавляется 95 миллионов человек, 260000 – каждый день, 11000 – каждый час.

Одна из важнейших задач биолога охраны природы, таким образом – содействовать, где только возможно, прекращению роста, а затем и снижению численности населения, сокращению расточительного потребления, а также разработке и организации менее опасных технологий. Другими словами, биологи охраны природы должны работать над сокращением всех трех компонент, определяющих I (P, A, и T). Адекватная инвентаризация биоразнообразия, проектирование и организация необходимых резерватов, улучшение использования неохраняемых природных территорий и мониторинг результатов – все это в долгосрочной перспективе не поможет защитить биоразнообразие, если не будет взята под контроль деятельность человечества в планетарных масштабах. Для этой цели биологи охраны природы должны как можно более тщательно документировать те способы, которыми P, A и T приводят к потерям биоразнообразия.

В странах с чрезмерным потреблением, типа Соединенных Штатов, решающим является сокращение рождаемости до того уровня, при котором размер населения вскоре стабилизируется и начнет медленно уменьшаться. В богатых странах, население которых продолжает расти, добиться, чтобы средний размер семьи не превышал двух детей, можно, по-видимому, просто с помощью интенсивной просветительской программы, объясняющей, как большие семьи ухудшают шансы будущих поколений на достойную жизнь. Италия и Испания лидируют на этом пути со средним размером семьи 1,3 ребенка.

В бедных странах эти проблемы гораздо труднее донести до населения, но и тут многое известно о способах уменьшения размеров семьи. Одни из ключевых – просвещение, права человека, равные возможности и надлежащая забота о здоровье женщин и детей. Так, биологам охраны природы следовало бы поддержать эмансипацию женщин, социально желательную, даже если она не приведет к спасительному сокращению размеров семьи.

Способы снижения потребления на душу населения и смягчения воздействия технологий в общих чертах ясны, но на практике скорее труднодостижимы. Многие политики и экономисты разделяют взгляд, согласно которому постоянное увеличение потребления необходимо для поддержания здоровья экономических систем. К счастью, появилась новая школа экологической экономики, которая понимает, что эта цель физически неосуществима, и исследует пути построения экономических систем, не зависящих от неограниченного роста. Биологи охраны природы могут сотрудничать с экономистами этого направления в таких вопросах, как оценка денежной ценности экосистемных услуг, способствуя тому, чтобы важность биоразнообразия лучше учитывалась при принятии политических решений.

Экологические экономисты ищут также способы “определения правильных цен”, чтобы, например, издержки общества и окружающей среды, связанные с использованием ископаемого топлива (особенно в двигателях внутреннего сгорания), претерпевали бы “интернализацию”, включаясь в цену этого топлива. Если это произойдет, то экономически привлекательными станут относительно щадящие по отношению к биоразнообразию технологии, такие как получение солнечной энергии.

Резкое снижение показателей A и T в уравнении I=PAT может произойти в ближайшие десять лет или около того. Гуманная остановка роста и постепенное сокращение размеров населения путем снижения рождаемости ниже уровня смертности, потребуют многих десятилетий. Учитывая уже существующую интенсивную конкуренцию за пространство и энергию между человеческой популяцией и большинством других организмов, усилия по защите биоразнообразия и природных экосистем обречены, в итоге, на провал, если не будут поставлены под контроль рост и влияние человеческой популяции.

Очерк 19Е

Проблема “общественных ресурсов” в биологии охраны природы

Бобби С. Лоу, университет штата Мичиган
(Bobbi S. Low, University of Michigan)

Большое количество серьезных проблем, связанных с охраной окружающей среды, таких как кислотные дожди, глобальное потепление или угроза исчезновения многих видов, носят характер “общественных”. Вероятно, если мы сможем лучше понять, как функционирует “общественное”, удастся разрешить и многие проблемы его сохранения.

Когда права или собственность не приватизированы, они могут либо находиться в “свободном пользовании” – не принадлежать никому конкретно и оставаться доступными для всех, либо быть “общественными” – принадлежать всем членам некоторой группы, будучи закрытыми для всех, не входящих в нее. Ресурсы свободного пользования обычно быстро исчезают, поскольку, предвидя такой исход, все пользуются ими неумеренно. Ситуация с общественными ресурсами сложнее, они делятся на два основных типа. “Стиглеровский тип общественных ресурсов” характеризует ситуация, которую описал Гаррет Хардин (Hardin, 1968): доходы концентрируются, а затраты распределяются, как на старых английских общинных пастбищах, что описано в основном тексте книги. Мошенничество в такой системе оказывается крайне прибыльным. С другой стороны, существует “ольсоновский тип общественных ресурсов”, где распределяются доходы, но концентрируются затраты. Посмотрим на проблему размещения вредных отходов: мы все выиграем от их безопасного захоронения, но небольшое сообщество, на территории которого они собственно и будут захоронены, понесет концентрированный ущерб. Так что лозунг ТНУМД (“Только не у меня дома!”) отражает проблему общественных ресурсов. Похожим образом, недавние конфликты по поводу использования биотопа пятнистой неясыти отразили ситуацию, когда ради интересов представителей большей группы (большинство из которых никогда эту сову не видели, но придавали ценность самому факту ее существования) меньшая, локальная группа принуждена была понести ощутимые издержки (в виде потери рабочих мест на лесозаготовках).

Природными ресурсами нередко управляют как общественными. Так сложилось уже очень давно, и проблемы “совместной деятельности” (в которой члены группы должны придти к согласию насчет того, как распоряжаться ресурсами) и мошенничества существуют с тех самых пор, как люди впервые объединились в традиционные общины охотников и собирателей (напр.: Hawks, 1993). Поскольку мошенничество может быть выгодным в ситуации общего владения ресурсами, появляются разные способы реагирования. Один из них – установить местный контроль за ресурсами; этот способ показал себя полезным для ресурсов небольшого масштаба, таких как рыбные промыслы в развивающихся странах (ряд успешных примеров – см.: Ostrom, 1990). Местный контроль, разумеется не панацея, особенно когда существуют выгодные рынки сбыта; местное население может просто сделать выбор в пользу уничтожения ресурса ради сиюминутной прибыли. Биотоп пятнистой неясыти уже не существовал бы, если бы в качестве решения данной проблемы был принят “местный контроль”. Другая возможность, предпочтительная для большей группы, заключается в установлении правил – нормативных актов правительства. Замечено (Oye and Maxwell, 1995), что в некоторых современных ситуациях принятие нормативного акта по поводу общественного ресурса стиглеровского типа помогло ограничить отдельные эгоистичные интересы и расширить выгоды группы в целом (например, Монреальский протокол по озон-разрушающим газам). Однако нормативные акты затратны и не всегда максимально эффективны.

Ввиду проблем, связанных с общественными ресурсами, при развитии долгосрочных природоохранных стратегий в качестве решения иногда предлагается передавать эти ресурсы в частную собственность. Но и тут стратегия заработает только при наличии определенных условий. Рациональное распоряжение ресурсами наиболее вероятно, когда речь идет о семейной собственности, которая вряд ли будет продана. Однако не приходится рассчитывать на это в случае, если владелец может получить хорошую прибыль, продав и бросив все – “получить свое и уйти”. Например, китовый промысел мирового океана – совокупность общих ресурсов: ряд стран охотится на китов, и некоторые из них мошенничают – берут больше, чем допускается по соглашениям, получая большую прибыль, хотя уменьшение популяции китов наносит ущерб всем китобоям. Решит ли приватизация эту проблему? Вероятно нет, поскольку, как заметила Колин Кларк (Clark, 1985), деньги растут быстрее, чем киты. Поэтому экономически рациональный китобой, которому принадлежали бы все киты мирового океана, должен был бы перебить их как можно полнее и как можно быстрее, чтобы вложить все вырученные деньги в банк!

Итак, имеет смысл задаться вопросом: что же делает обращение с общественными ресурсами успешным? Успешные примеры рационального долгосрочного совместного пользования общественными ресурсами характеризуются рядом политических, экологических, и социальных особеностей. В социальном аспекте, по-видимому, залогом успеха являются небольшие, тесно связанные, причем часто родственными отношениями, сообщества с постоянным составом. В экологическом аспекте, успешными обычно бывают те группы, само существование которых зависит от наличия данного ресурса, кроме того, они должны быть относительно изолированы от высоко-доходных рынков. В таких условиях мошенничество не может быть особо выгодным экономически и, скорее всего, дорого обойдется в социальном смысле. Принцип “получить свое и уйти” здесь не сработает.

Также отмечалось (Ostrom, 1990), что успех в обращении с общественными ресурсами связан с определенными организационными условиями. Во-первых, это четко определенные границы (тем самым ставится заслон от возможных пришельцев, которые могут превратить общественный ресурс в доступный-для-всех ресурс “свободного пользования”). Во-вторых – механизм совместного управления, так что каждый член сообщества имееет некоторое право голоса при принятии решений. Очень важно, чтобы была возможность отслеживать и пресекать случаи мошенничества. Чаще это бывает дифференцированная система наказаний, нежели драконовские санкции за первый же проступок. Обычно существует механизм урегулирования конфликтов. Если успешное пользование общественными ресурсами встроено в более крупную государственную структуру, как это сейчас и происходит в большинстве случаев, то государство признает право на существование общественного ресурса и право общины управлять им.

Решающим для успеха управления общественными ресурсами является контроль: если нет возможности обнаруживать посторонних пользователей или внутренних мошенников, то членам таких сообществ не имеет смысла вводить ограничения, поскольку любое ограничение просто обратится к выгоде мошенника. В многочисленных примерах из области рыболовного и охотничьего промыслов (например, добыча китов, слоновой кости и экзотических мехов) очень трудно поймать нарушителя непосредственно в момент присвоения ресурса. Высказываются соображения, что полезен был бы мониторинг рынка, но браконьеры и коллекционеры экзотических животных могут легко избегать открытых рынков.

Физические характеристики – экология накопления ресурса – также важны. Если ресурсы дисперсно разбросаны на значительном пространстве, как многие рыбы открытого океана и киты, мониторинг становится серьезной проблемой, в этом случае трудно защитить ресурс от посторонних пользователей. И если ресурсы непредсказуемым образом флуктуируют во времени, соглашения и мониторинг также становятся весьма проблематичны. Возможные механизмы контроля зависят также от того, связаны ли ресурсы постоянно с территорией одной группы (как озера или лесная продукция) или перемещаются (как мигрирующие рыбы и птицы), и могут ли ресурсы храниться либо должны быть немедленно использованы или проданы.

Таким образом, неудивительно, что примеры успешного управления общественными ресурсами, которые рассматривают Остром и другие авторы, относятся преимущественно к небольшим и относительно изолированным общинам (таким, как горные деревни в Швейцарии, деревни в Японии, ирригационные сообщества на Филиппинах). Одно из самых крупных образований — ирригационная система в Испании, которая включает различные уровни управления. Красноречивый сравнительный пример дает Ньянеба Нкрумах (Nyaneba Nkrumah, 1995), работавшая в Гане. Она описывает две деревни, расположенные в полосе перехода лесной зоны в зону саванн. Каждая из деревень сходным образом использует окрестную территорию как общественный ресурс, получая с нее одну и те же лесную продукцию. Поскольку деревни находятся всего в двух километрах друг от друга и владеют в основном одинаковыми растительными сообществами, разумно предположить, что они экологически сходны. Размеры домохозяйств и численность населения деревень также очень близки; люди проходят одинаковое расстояние за дровами – деревни сопоставимы практически по всем параметрам, за исключением одного. Деревня Адения населена семьями, которые живут здесь с незапамятных времен, и большая часть земель считается “наследуемой”; деревня Кокорму, в основном, состоит из иммигрантов (даже староста деревени – иммигрант) и большинство ее земель считается “королевскими” (государственными). Как вы уже можете предсказать, Адения гораздо лучше отвечает критериям Острома относительно рационального управления общественными ресурсами и сохраняет более высокие продуктивность растительности и видовое разнообразие. Жители деревни Кокорму оказывают негативное воздействие на биоразнообразие и биомассу на своем участке леса.

Неудивительно, что Международная китобойная комиссия сталкивается с проблемами: участники переговоров меняются; участникам переговоров приходится учитывать не только требования других сторон, но и многообразные (не идентичные) интересы внутри своих стран; контроль очень затруднителен; добиться соглашения о санкциях может быть очень нелегко; потери от превышения квот велики, а штрафы (если кто-то пойман) относительно малы. Итак, никакие успешные примеры не дают оснований думать, что простое “размножение” решений сработает в случае чрезвычайно крупномасштабных общественных ресурсов, каковы китобойные ресурсы. Многие организационные проблемы могут быть решены и в этом масштабе: к примеру, можно использовать более совершенные методы мониторинга; хоть и трудно, но все же почти всегда возможно построить рациональную схему совместного принятия решений. Однако решающими могут оказаться наименее изученные аспекты самых успешных примеров распоряжения общественными ресурсами: похоже, что на определенном уровне социальная и денежная валюты меняются местами. Это значит, что люди гораздо менее склонны обманывать свою семью или старых друзей, нежели иностранцев или отдаленных знакомых. Когда дело касается маломасштабных общественных ресурсов, срабатывает не только то, что все являются членами одной семьи или друзьями, но и то, что экономические стимулы слабы; большинство таких сообществ изолировано, и мошенничество в них имеет немного шансов обернуться крупной прибылью. Напротив, мошенничество в китобойном промысле (добыча большего количества китов) приносит нарушителю значительную прибыль, а ущерб терпят какие-то не близкие ему люди.

Для понимания, как нам решить проблему крупномасштабных общественных ресурсов, особенно важны общение и постоянное взаимодействие между людьми. Вероятно, именно с этими факторами следует связывать наши надежды. Для изучения того, как совершается выбор – действовать совместно или провалить групповое решение, была проведена серия экспериментов, в которых исследователи манипулировали выплатами за недостижение решения, количеством людей, привлеченных к обсуждению в процессе выработки решения, и количеством людей, обсуждавших штрафные санкции для уклоняющихся (Ostrom et al., 1994). В “высокооплачиваемых” играх, где непринятие решения щедро вознаграждалось, было большее число проваленных решений. Но даже в таких высокооплачиваемых играх общение имело значение: чем больше люди могли общаться и чем большие санкции они могли накладывать на нарушителей, тем больше люди сотрудничали и тем выше был получаемый ими доход. Таким образом, хотя и не существует простых ответов, как разрешить крупномасштабные экологические проблемы общественных ресурсов, все же есть несколько полезных стратегий и ключевые ориентиры, которых нужно придерживаться.

Очерк 19Ж

Новый взгляд

Человек и ценность природы

Эрик Катц, Технологический институт Нью-Джерси
(Eric Katz, New Jersey Institute of Technology)

Большинство решений, предлагаемых для экологических проблем, относятся к одной из двух категорий: это либо инновации в науке и технологии, либо изменения государственной, промышленной или социальной политики, связанные с отдельными вопросами загрязнения или иного ухудшения окружающей среды. Для философа же ясно, что оба направления – развитие науки и осуществление политики – упускают из виду самое главное. Ни апелляция к науке, ни корректировка социальной политики не затрагивают глубинной причины кризиса в отношениях с окружающей средой – неадекватной системы ценностей, определяющей отношение человека к миру природы. Традиционные ценности оказались несостоятельными. Для разрешения кризиса необходима новая система ценностей, новый взгляд на связь человека с природой. Требуется радикальная переинтерпретация места человека в мире природы.

Рассматривая отношения человека с природной средой, традиционное мировоззрение, по крайней мере в западной цивилизации, придерживалось антропоцентристского индивидуализма. Весь мир природы оценивался только по отношению к человеку. Что есть благо для человека, что достойно человека – именно с этим, в первую очередь, сверялось развитие человеческого знания и человеческого общества. Наука, следуя модели Фрэнсиса Бэкона, стремилась подчинить природу и овладеть ее тайнами, чтобы поставить их на службу нашему желанию сделать жизнь более комфортной. А в сфере социальной политики представление о процветающем обществе опиралось на политическую философию Джона Локка. Локк утверждал, что человек должен возделывать целину, ничейные дикие земли по всему миру – с тем, чтобы, обратив в частную собственностью, совершенствовать их для возрастания человеческого счастья и справедливости. Традиционная система ценностей приводит к экологической политике, которая стремится максимизировать выгоды человечества. Природой следует пользоваться мудро – охранять, защищать и восстанавливать, – так, чтобы человечество могло в наибольшей степени пожинать заслуженные блага.

Что же не так с попытками человечества сделать свои приобретения максимальными и увеличить свое благополучие? Нет ли какого-то подвоха в системе ценностей антропоцентризма? Есть. Можно выделить три фундаментальные ошибки в традиционном западном мировоззрении.

Первая ошибка – это сама идея антропоцентризма. Традиционная система ценностей рассматривает благо для человека как цель всякой человеческой деятельности. Этот взгляд явно является пережитком до-коперниканской мысли: он создает ценностную систему, базирующуюся на некорректном научном представлении о геоцентрической вселенной. Со времен Коперника мы знаем, что земля не является центром физической вселенной, но нам нужно понять еще и вытекающее из этого моральное следствие: человек не является центром нравственной вселенной. Нашим системе ценностей и мировоззрению не следует отражать веру в нашу собственную центральность. Экологическая политика не должна фокусироваться на исключительной и первостепенной значимости человечества. Мир природы существует независимо от людей, хотя и не избавлен от их воздействия и влияния.

Вторая ошибка – это идея индивидуализма, вера в то, что мир представляет широкую арену взаимодействия индивидов. Эмпирицисты XVII столетия представляли мир по модели бильярдного стола, на котором постоянно катаются, сталкиваются, взаимодействуют бильярдные шары. Наше понимание причинно-следственных отношений выведено из этой картины столкновений твердых и дискретных индивидуальных сущностей. Индивидуализм является отличительным признаком всех основных политических и этических систем Запада. Мы считаем права индивидуальной личности фундаментальными, независимо от формы правления или экономической системы.

Однако вера в дискретных индивидов уже не поддерживается современной наукой. Мир, в действительности – динамичный поток процессов и изменений, он не состоит из статичных индивидов. Уроки экологической науки и природоохранной биологии переносят это понимание на взаимодействие людей с миром природы. В центре внимания сейчас не индивидуальная сущность; фокус, скорее, смещен на популяции, биотопы и экосистемы. Наш взгляд на мир – холистический, а не индивидуалистический.

Третья и последняя ошибка – самая неуловимая, труднее всего различимая в основах нашего мировоззрения: это идея господства. Всей своей деятельностью человек пытается поставить мир под контроль. Наши политические и социальные системы пытаются добиться контроля над людьми, наши наука и технология пытаются господствовать над миром природы. Если цель науки – “предсказывать и контролировать” мир природы, то это означает, что мы хотим стать хозяевами вселенной. Даже из одних лишь прагматических соображений нам следует отбросить эту перпективу, ибо мы ввязались в безнадежное дело. Один из способов рассматривать современный экологический кризис – это видеть в нем реакцию на наши неадекватные попытки предсказывать и контролировать – на то, что Дэвид Эренфельд (Ehrenfeld 1981) назвал “самонадеянностью гуманизма”. Но нам следует отвергнуть идею контроля также и по моральным основаниям – более этично было бы предоставить всем существам свободу процветать в их естественном состоянии. Никакие создания не являются инструментами для удовлетворения человеческих желаний. Как только мы отвергнем антропоцентризм, мы откажемся и от идеи господства, и признаем, что целью мира природы вовсе не является служить жертвой человеческого стремления к господству и преобладанию.

Анализ этих трех ошибок традиционной западной системы ценностей предполагает новый взгляд, новую перспективу во взаимоотношениях человека и природы. Отвергая антропоцентризм, индивидуализм и претензии на господство, мы можем создать неантропоцентрическое, холистическое и освобождающее мировоззрение. Этот взгляд будет вдохновлен вниманием к самостоятельному, не-человеческому миру природы – миру, который раскрывается и развивается ради собственной самореализации. Взаимосвязанные системы природного мира будут иметь значение и ценность, не зависящие от власти и интересов человечества.

Этот новый взгляд имеет грандиозные последствия для практической природоохранной деятельности. Как по мановению волшебной палочки, изменяется оценки роли природы в человеческой жизни. По самой скромной мере, мир природы будет расцениваться как равный партнер в совместном продвижении к благополучию. Этот новый взгляд требует, чтобы мы с уважением относились к природным процессам и системам, чтобы мы распространили на них наше базовое понимание нравственных обязательств, чтобы мы разработали прямые моральные нормы, регулирующие наши взаимоотношения с миром природы. В практических терминах, это потребует значительно большего внимания к сохранению всех экологических систем и биотопов.

Философия не только учит нас, что наше научное описание мира и образ действий сформированы нашими ценностями; она также показывает, что мир сам по себе детерминирован нашими понятиями, нашим мировоззрением, нашими взглядами на фундаментальную природу реальности. Найдется ли у нас достаточно мужества, чтобы признать заблуждения традиционного мировоззрения, принять новые взгляды, новые ценности по отношению к миру природы? Я верю, что человечество сможет найти в себе это мужество. Мы имеем моральное обязательство признать ценность природного мира, освобожденного от человеческого господства.

Рисунки к главе 19

Рисунок 19.1.Перед нашей гипотетической корпорацией “BioPro, Inc.”, как и перед другими компаниями сферы услуг, стоят четыре главных задачи: мы должны убедить людей в значимости наших услуг, мы должны управлять нашим бизнесом и развивать его, мы должны правильно инвестировать нашу прибыль и мы должны влиять на государственную политику так, чтобы расширять наш бизнес.

Рисунок 19.2. Рассказывать детям о природе — нетрудное и благодарное дело. Природное любопытство и живой ум детей позволяют им великолепно усваивать знания по охране природы. На снимке – участник Программы экологического образования Экологической лаборатории Саванна-Ривер оживленно обсуждает змей и их экологическую роль с группой учащихся начальной школы. (Фото: David Scott).

Рисунок 19.3. Хотя трудно предсказать точную картину разрушения озонового слоя, не существует особых сомнений, что над определенными участками Земли озоновый слой разрушается до угрожающе низкого уровня. Обратите внимание, как менялись за 13-летний период форма и размеры озоновой дыры вокруг Южного полюса (воспроизводится с разрешения НАСА).

Рисунок 19.4. На снимке показано активное разрушение биотопа вследствие освоения и разрушения бассейна Амазонки в Бразилии. Эти шесть снимков со спутника Ландсэт центральной Рондонии демонстрируют возрастающее разрушение лесов в 1976 г (слева), 1978 (в середине) и 1981 (справа). В каждом случае: на верхнем снимке — участок размером 185х185 км, а выделенный на верхнем снимке белым квадратом участок, размером 30х30км, дан на нижнем снимке, в увеличении. Нетронутые леса выглядят темными, расчищенные площади — светлыми. Обратите внимание на произошедшее обеслесивание всего за 5 лет. (Снимки со спутника Ландсэт, предоставлены Томасом А. Стоуном, Исследовательский Центр изучения исчезновения лесов).

Рисунок 19.5. Положительные изменения в локальной экономике могут иметь серьезные демографические последствия. Иллюзия экономического успеха в городах может привлечь сельскую бедноту на поиски лучшей жизни. Однако вместо того, результатом становится разрастание нищих пригородов, таких как эти трущобы на окраине Рио-де-Жанейро (Фото: UPI/Bettmann).

Рисунок 19.6. Эти гондурасские дети многое вкладывают в семейную экономику. Они собирают хворост, полют сорняки на хлопковом поле, ухаживают за домашними животными и садом (Фото: C.R. Carroll)

Рисунок 19.7. Загрязнение воздуха, как показано на этом снимке г. Денвера, штат Колорадо – пример трагедиии общественных ресурсов. Чистый воздух, общее достояние, разрушается немногими ради прибыли, в то время как многие расплачиваются потерей здоровья и несут экономические убытки (Фото: J. Robert Stottlemyer / Biological Photo Service)

Рисунок 19.8. Разрушения, вызванные наводнением на Миссисипи в 1993 г. стали следствием нашего менталитета “покорения природы”. Население многих поселков, находящихся в зоне, где естественны крупные наводнения, полагалось на защиту гигантских дамб и других инженерных чудес, спроектированных для “контроля” поведения реки. В данном случае они не помогли, и природа победила. Более важный вопрос теперь – научит ли нас хоть чему-нибудь этот опыт? (Фото: Reuters / Bettmann)

Copyright c 1997 by Sinauer Associates, Inc.
c Все права защищены. Эта книга не может быть воспроизведена целиком или частично для каких бы то ни было целей без письменного разрешения издателей.
За информацией обращаться по адресу: Sinauer Associates, Inc., P.O.Box 407, Sunderland, Massachusetts, 01375-0407, U.S.A.
FAX: 413-549-1118. Internet: publish@sinauer.com; http://www.sinauer.com
c МБОО "Сибирский экологический центр", перевод, 2004
Перевод не может быть воспроизведен целиком или частично, а также выставлен в Интернет без письменного разрешения Сибирского экологического центра.
За информацией обращаться по адресу: МБОО "Сибирский экологический центр", 630090 Новосибирск, а/я 547, Россия.
Факс/тел.: (3832) 39 78 85. E-mail: shura@ecoclub.nsu.ru; http://ecoclub.nsu.ru